навязчивого сладковатого трупного запаха, а ведь когда-то давно тела тлели под полом неделями. Из-за этого обычая страдало здоровье живых. Тогда это почему-то никого не беспокоило. Или люди были настолько привычны к смерти, что не обращали внимания на запах?

Но, поднявшись на каменную кладку фундамента, Кай Швейгорд очень удивился. За утренние часы рабочие сняли доски с трети площади пола, а пыли под ними вообще не оказалось. Грунт в основании здания походил на покрытую мелкими камешками землю, которая показывается из-под снега ранней весной, пока из нее еще не проклюнутся ростки. Подпол освещался косыми лучами бледного света. Вскоре глаза Швейгорда различили первый гроб: он посерел от старости и раскрошился по углам.

– Отойдите, – распорядился пастор.

Подвернув сутану выше колен, он по короткой лесенке спустился вниз. Подошел к гробу и положил на его крышку Библию.

– Сейчас мы перенесем тебя в другое место, – прошептал Кай Швейгорд, обращаясь к тому концу гроба, где, как он думал, находилась голова. – Покойся с миром и не тревожься.

Швейгорд в холодной полутьме внаклонку пробирался между гробами. Многие растрескались, и из них торчали обломки костей. Некоторые же сохранились настолько хорошо, что было понятно: до недавнего времени указ 1805 года просто игнорировали.

Швейгорд вернулся наверх, к рабочим.

– Можете снимать остальные половицы, – сказал он Микельсену. – И поосторожнее, пожалуйста. Все целые гробы бережно выносите наверх. Не открывайте! А ты, – сказал он церковному служке, – перекладывай кости из старого гроба в новый. По одному скелету в каждый. Если понадобится, распорядись сделать еще гробов. Работайте осторожно, но не затягивайте. Всех нужно снова захоронить до наступления ночи.

Даже бергенцы за этим занятием приутихли. Когда через кладку фундамента переносили первый гроб, он вырвался из рук у одного из рабочих и накренился. Сначала послышался перестук сыплющихся костей, потом покатился череп, глухо ударившись о ножной торец.

Такую оплошность они допустили только единожды. При переноске остальных гробов рабочие старались их не наклонять. Вокруг стояла глубокая тишина, обычная для сухой весенней погоды. Шёнауэр не показывался. Швейгорд, сходив домой, переоделся в рабочую одежду. Вместе со звонарем он ворошил граблями лежащие на земле обломки, выбирая из них монетки, амулеты и прочие мелочи, закатившиеся в щели между досками или припрятанные там на счастье.

К концу дня у церковных стен установили четырнадцать гробов, накрытых серыми покрывалами. Рядом с ними выстроился ряд свежесколоченных пустых гробов, но эти были прикрыты. Работали размеренно почти в полной тишине, так что если кто и останавливался возле ограды поглазеть, задерживался ненадолго.

Микельсен подошел к Каю Швейгорду:

– Мы последний гроб не стали пока доставать. Какой-то он… странный.

– А что с ним?

– Больно уж широкий. Будто в нем лежат два низеньких человека.

– Муж и жена?

– Да что-то он коротковат для взрослых.

– Раньше люди были ниже.

Микельсен кашлянул:

– Нам пришлось его развернуть, вытаскивая из земли, и ничего в нем… не погромыхивало.

– И что это значит?

– Но он не пустой. Тяжелый.

Кай Швейгорд прислонил грабли к кладке. Микельсен пошел впереди, направляясь к углу, где их ждали двое мужчин, стоявших на почтительном расстоянии от странно короткого гроба.

– Вишь, как хорошо сохранился, – сказал Микельсен.

Кай Швейгорд опустился коленями прямо на рыхлые комья земли. Перед ним стоял все еще крепкий, искусно выполненный гроб из гладко оструганных посеревших сосновых досок. В длину метра полтора и почти столько же в ширину. Посередине крышки выпилена маленькая дырочка. Где расположен головной конец, где ноги, было не понять, и к тому же какой-то он маленький был для гроба.

Микельсен присел на корточки:

– Сколочен из ядровой сосны. Она не гниет. Ему может быть очень много лет.

– Я вообще не уверен, что это гроб, – сказал Кай Швейгорд, потрогав пальцами деревянные колышки в крышке.

– Ну что, открыть?

Швейгорд и хотел, и не хотел этого. Словно у него в руке оказался стакан с сомнительной жидкостью. Выпрямившись, он сказал:

– Нет. Не будем их тревожить. Может быть, кости просто спокойно лежат там внутри. Давайте их похороним.

– Их?

Кай Швейгорд кивнул:

– Да. Давайте похороним их.

Рабочие не откликнулись. Кто смотрел в небо, кто ковырял землю ногой. Наконец Микельсен прервал молчание:

– Дело к вечеру, господин пастор.

– Да знаю я.

– Я что хочу сказать… Боюсь, придется ведь работать и когда стемнеет. Гробов-то больше оказалось, чем мы думали.

– Если понадобится, я тоже буду копать вместе с вами, – сказал Кай Швейгорд. – Нельзя на ночь оставлять гробы незахороненными.

До самой ночи на церковном пригорке копали и переносили гробы, и в свете масляной лампы Кай Швейгорд бросил горсть земли на крышку последнего… Странный гроб он распорядился опустить в последнюю могилу с краю, но никак не мог решить, правильно поступил или нет.

Рабочие стали вокруг, сняв шапки.

– Давайте споем «Бог есть любовь», – сказал Кай Швейгорд.

Новое поручение

Нет блаженнее тишины, чем в момент после того, как уберутся бергенцы.

Герхард Шёнауэр стоял, глядя на то место, где больше не было церкви. Припекало солнце, и он ходил в фуфайке с засученными рукавами. Березки сплошь покрылись молодыми листочками. На озере Лёснес плавали утки с утятами.

Переложив журнал из руки в руку, он пошел к сараю, где были сложены материалы. У калитки одного земельного участка ему встретились несколько сельчан. Он вежливо кивнул им, они буркнули нечто похожее на «здрассь». Жужжали комары, мухи и пчелы, сам воздух казался густым и сочным. Шёнауэр и не предполагал, что Бутанген может так прогреться, но теперь сообразил, что тепло удерживают склоны долины, образуя нечто вроде котла. Повсюду шла работа, люди сновали с инструментом в руках, лошади тащили по склонам грузы, паслась домашняя скотина, и теперь, согревшись, все как-то успокоились, перестали хмуриться.

Солнце припекало шиферную крышу сарая. Издалека чувствовался запах смолы. Шёнауэр отпер дверь и вошел. Провел ладонью по балке, украшенной тонкой резьбой, внимательно осмотрел более светлый участок в том месте, где она крепилась к другой балке, порылся в памяти, вспоминая, какой код согласно его системе следует этой балке приписать. Материалы сложили с умом: в середине оставили широкий проход, чтобы зимой было удобно аккуратно доставать и грузить на сани то, что потребуется.

В самой глубине виднелись церковные колокола. Два больших и два поменьше. Он замотал пару меньших колоколов в парусину, а к Сестриным колоколам прислонил несколько длинных досок, чтобы казалось, будто там сложено что-то совсем другое, и вышел назад.

Готово.

У другого берега озера Лёснес два мужика в лодке рыбачили на той отмели, где ранней весной он