толпе ускорение, развернувшись хвостом и дав пару огненных залпов над головами. Те повернули и затрусили по дороге назад, к родным домам. В центре воинства болтался в седле старичок бом Трассель.

— На рассвете! — проорал с безопасного расстояния колдун и трижды осенил нас посохом, накладывая заклятье. — Кым мерген журалы!

Из травы к нему метнулась сколопендра, которую он ловко прибил своей фальшивой колдунской палкой.

Я вспоминаю его испуганные завывания и улыбаюсь сквозь сон. На рассвете. Так и запишем. Надо будет затащить наверх мафун.

Последний раз, когда мне было херово!

Пусть послушают. Хоть какое-то развлечение. Да. С этой мыслью я засыпаю.

Мне снится Штуковина. В мире Долины много непонятных вещей, но эта самая непонятная. Полупрозрачная, цветная, стоит себе во дворе башни. Включается и выключается, когда захочет, но я знаю когда. Всегда знаю, когда она включится, громко завоет, а потом вой перейдет в низкий и глухой вибрирующий звук, похожий на хрип атакующего павука.

«Иди ко мне, принцесса Беотрикс», — зовет меня Штуковина. И мигает светляками по кругу, четырьмя синими и красным. Над ней теплым маревом дрожит воздух. Кружится в медленном танце, вроде тех чопорных крестьянских движений на праздниках.

«Не пойду. Мы незнакомы», — упрямлюсь я, разглядывая трубки в прозрачном корпусе, по которым струится свет. Трубки уходят вниз под ее основание, будто корни у дерева.

«Незнакомы»? — удивляется Штуковина. Я не отвечаю. Ва подначивает меня, заявляя, что беседовать со Штуковиной признак слабоумия. Слабоумие — это от алкоголя, ставит диагноз он. А потом обнимает и сопит. Дракон мой единственный друг.

Сам он никогда не беседует с предметами. Для него Долина четко поделена на еду и развлечения. И ничего не оказывается между ними. Ничего непонятного. Для него все просто. Хотела бы я быть драконом. Это ответило бы на многие вопросы.

Вообще-то, когда Ва меня нашел, поначалу он намеревался меня съесть.

— Валялась себе. Такая аппетитная, лучше любого пони! — на полном серьезе говорит он. — Но ты мне напомнила мою матушку, Трикс.

— Бородой? — спрашиваю я, Ва хохочет своим непередаваемым квакающим смехом. Бороды у меня нет.

— Нет же! — заявляет он, — таращила на меня глаза, а потом я научил тебя говорить. Если бы не матушка, я бы тебя съел, а потом пошел дальше.

Глупости, конечно, друзья не едят друзей. Он тащил меня на себе пару дней, пока я не смогла идти самостоятельно. А потом мы наткнулись на башню и Штуковину.

«Иди ко мне, принцесса Беатрикс», — зовет Штуковина. Я стараюсь ее не слышать. Уж лучше бы я была драконом. У них все просто.

3. Колдун Фогель

Солнце ползает по запястью, греет как мягкий кролик. Гладит мне кожу. Просвечивает сквозь пыльные переплеты. Никак не уймется в своей материнской заботе. Потягиваюсь и приоткрываю один глаз, замечая, как кружится стол в углу. Долины за стенами из серого камня почти неслышно. Лишь из прикрытого окна доносятся голоса. Похмельное кваканье Ва и крики. Совсем не то, что охота слышать, когда гудит голова. Хочется поваляться еще, но я просыпаюсь, тру глаза, и шлепаю на свежий отдых.

— Эй!!! Эй!!! Вы там, в башне!! Ящерица!!! — зовет колдун, над ним привычно кружатся мухи. В руке пустая бутылка, выкинутая мною прошлым вечером, на плече висит переломленный посох. Безобидный незаряженный посох, отсюда видны пустые каморы. Забрало шлема у пришельца откинуто. Он бесстрашно топчется внизу прямо в зоне досягаемости залпа моего дракона, — Переговоры?!! Переговоры!!!

— Опять ты? — приветствует его Ва. — Сегодня что-то рановато. Сделать с тобой что-нибудь? Учти, приятель, я еще не завтракал.

Дракона мутит тоже после вчерашнего, он кряхтит и немного высовывается из-за зубца, опасаясь залпа магии. Я разглядываю их из бойницы. Розовое утро улыбается мне красноватой улыбкой в тридцать два мусорных зуба. Своего оно добилось — я проснулась и меня тошнит. Отвратительное состояние.

— Переговоры!!! — упрямо повторяет колдун. — В ваших же интересах!!

— Откуда ты знаешь, что в наших интересах, а что нет? — практично уточняет его собеседник.

— Если будете здесь еще часов двадцать, то пожалеете, что вообще появились на свет. Понял, тупая твоя безобразная башка?

Ва оборачивается ко мне. Мигает от бьющего в глаза солнца. Ему нужен совет, мы всегда и все решаем вместе. Часто просто сидим и молча переглядываемся. Дракон говорит, что это как с его матушкой. Один взгляд — вместо тысячи слов. Сейчас мы слишком далеко друг от друга, поэтому он откашливается и хрипло произносит:

— Пустить его, Трикси?

— Пусти, — в тон ему откликаюсь я. И неуверенно спускаюсь по вытертым каменным ступеням во двор. Приходится опираться на стену, чтобы не упасть, последний глоток всегда лишний, как ни крути. Но на это сейчас плевать. Все замечательные рецепты от похмелья в мире я знаю, в каждом встречаются полбутылки белого и плотный завтрак как непременные условия. Еще книга. Любая книга, их много падает из Окон. Большей частью я не разбираю, на каких языках они написаны. Одно точно: при похмелье нет ничего лучше, чем просто поваляться с книгой где-нибудь в тени, слушая утро Мусорной долины. Приглушенное кваканье лягушек от реки, резкие всхлипы вампкрабов вышедших на охоту. И затихающее жужжание в голове.

Ва возится у тяжелых ворот, раскидывая баррикаду из хлама, которую мы обычно наваливаем от непрошеных гостей. Металлические бочки с землей, остатки фтомобиля, ящики, непонятную, тяжелую вещь с клавишами. Дракон иногда играется с ней, нажимая то тут, то там. Давит на клавиши своими здоровенными когтями. Некоторые издают резкие звуки, другие молчат.

— Это струмент, Трикс! Матушка учила меня музыке! — довольно шипит он. Мне кажется, что он привирает. Никаких сомнений, что его матушка ничему его не учила, потому что была туга на ухо. От его упражнений можно завыть. Или сойти с ума. Драконья музыка еще хуже пения, но я скрепя сердце его обычно хвалю. Мне