недостатка у них нет и хватит надолго, если только они будут соблюдать меру в потреблении». Не затронули ли совесть моряков укоры в отсутствии предприимчивости и доблестного духа? Магеллан продолжал свои упреки: по его словам, экспедиция еще не совершила ничего достойного восхищения.

Затем капитан-генерал сделал рискованный ход, поддев моряков других национальностей превосходством португальской нации. Трудно представить себе более верный путь к тому, чтобы разжечь ксенофобские настроения. Кроме того, если верить тексту, то его цифры и факты были опасным образом ложны: он указывал, что его соотечественники часто забирались к югу от тропика Козерога на 20 °. В то же время его экспедиция спустилась всего на 4 ° к югу, «так что гордиться тут совершенно нечем». Магеллан, со своей стороны, не собирался терпеть такого бесславия и «увещевал и убеждал их не утрачивать доблестного духа, который кастильцы обнаруживали и продолжают обнаруживать повседневно в предприятиях еще более значительных». При этом наверняка все знали, что на самом деле находились намного южнее указанной капитаном точки – где-то в 26 ° к югу от тропика. Если эта ошибка не сделана при переписывании, то, возможно, ее нужно приписать Трансильвану, который мог перенести какую-то речь Магеллана с бразильского побережья близ Санта-Катарины в бухту Сан-Хулиан.

Капитан-генерал закончил свою речь, в соответствии с лучшими правилами риторики и литературного повествования, разговором о деньгах. Он пообещал своим людям вознаграждение «тем более обильное, чем больше трудностей и опасностей они перенесут, открыв для кесаря новый мир, богатый пряностями и золотом»[533].

Согласно Трансильвану, «в течение нескольких дней» после этого зашедшего в тупик разговора возобновились трения по обычным вопросам: «старая извечная вражда между португальцами и испанцами, тем более что Магеллан был португальцем»; «ужасные снега, льды и постоянные бури»; наконец, безнадежность миссии Магеллана: «Было маловероятно, чтобы он даже собирался достичь Молуккских островов, даже если бы мог» (Neque credendum etiam si posset Moluccas insulas reperire, cupere)[534]. Барруш, имевший под рукой показания, которые участники экспедиции дали захватившим их португальцам, подчеркивал, что простые матросы, не участвовавшие в дебатах офицеров, подозревали, что их капитан хочет вернуться в португальское подданство[535]. Они считали, что тот затеял путешествие в пользу Португалии, дабы отвлечь Кастилию от более доходных предприятий. Магеллан, «весьма возмущенный такими словам, наказывал этих людей, но намного более сурово, чем это простили бы иностранцу».

Барруш приводит подробности разговоров между офицерами, которые могли произойти в любое время, но, скорее всего, относятся к периоду, когда зима уже давно наступила, поскольку темой их была аналогия, которую Магеллан проводил между Южной и Северной Атлантикой. Он якобы говорил: «Поскольку моря у берегов Норвегии и Исландии, что находятся в высоких широтах, летом удобны для плавания не меньше испанских, то же должно относиться» и к Южному полушарию. На это недовольные отвечали, что причина в том, что плавающие там моряки происходят из тех же широт и могут добраться до самых отдаленных точек маршрута примерно за две недели. А путешествие длиной шесть или семь месяцев в любом климате несопоставимо по затратам, опасностям и потерям[536].

В разгар обмена обвинениями Магеллан в конце апреля отправил «Сантьяго» вперед на поиски пролива. Около 1 мая корабль достиг перспективного эстуария примерно в морскую милю шириной, который капитан Жуан Серрано 3 мая нарек рекой Санта-Крус в честь отмечавшегося тогда праздника Святого Креста. Им удалось добыть дичь – огромного морского льва и множество морских котиков, «забив их дубинками»[537]. На следующий день, когда корабль прошел около трех лиг, буря сорвала паруса, корабль налетел на скалы и разбился. Вся команда спаслась, за исключением чернокожего раба Серрано, смерть которого подтверждается севильским реестром.

Карта 3. Патагония: названия, приведенные в тексте

Воспоминания уцелевших не сходятся между собой, но, судя по всему, развитие событий шло по нисходящей, потому что люди питались жесткими моллюсками, именуемыми лапас и пользующимися незаслуженной популярностью в южноамериканской кухне, собирая их на скалах. Возможно, так пришлось питаться на протяжении восьми дней, когда они ожидали подмоги, но та так и не пришла. После этого они решили не пытаться вернуться в бухту Сан-Хулиан. Они оказались в негостеприимном краю, где на каменистой почве росло множество растений. Путешественник XIX века так описывал эту гнетущую землю, которая резко поднимается к обширным плоскогорьям, где царит серая, безжизненная степь:

Почва здесь песчаная, но плотная, она покрыта почти везде шапкой из свободно лежащих камней. Многочисленные кустарники – ароматические, колючий барбарис и т. п. – своими разноцветными листьями оживляют пейзаж, а серебристые пучки полузасохшей травы придают земле яркий металлический блеск. Поверхность испещрена многочисленными тропами гуанако, что позволяет людям легче проходить между кактусами и колючими порослями, а невероятное количество крысиных нор утомляет и мучает путника[538].

Потерпевшие крушение оттащили доски корабля к устью реки. «И поскольку они были очень слабы, – сообщают отчеты, которые словно бы писал барон Мюнхгаузен, – им пришлось добираться туда четыре дня» (i por estar muy flacos, tardaron cuatro dias en llegar). Их было 36 человек, но плот им удалось построить лишь двухместный. Так или иначе, возвращение по морю из-за бурь было неосуществимо. Проплыв вверх по эстуарию, два избранных разведчика после этого два дня шли пешком, но так и не нашли съедобной зелени. Они отклонились от прямого маршрута к северу, чтобы собрать с берега моллюсков, но вынуждены были вернуться в глубь суши, потому что не смогли попасть на побережье. «Через 11 дней они вернулись такими слабыми, что их было не узнать»[539].

Магеллана больше удручала потеря провианта из-за кораблекрушения «Сантьяго», чем судьба потерпевших. Он отправил партию из 20 человек с вином и галетами на поиски, «потому что море было столь бурным, что идти на корабле было невозможно»[540]. Питьем во время экспедиции служил растопленный снег. Когда они явились с галетами, «люди с потерпевшего кораблекрушение судна сказали, что ничего не ели уже 35 дней»[541]. Если они были правы, то дело было примерно 9 июня. Некоторые из выживших успели за это время спасти с разбитого «Сантьяго» часть ценных материалов. Когда потерпевших удалось доставить обратно, Магеллан распределил их по оставшимся кораблям и назначил Серрано капитаном «Консепсьон». Как это несчастье сказалось на духе команды? Мафра и генуэзский штурман, судя по всему, смогли его пережить. Но теперь оставалось меньше еды. А прошла еще только половина зимы.

Однако бухта, где «Сантьяго» встретил свою гибель, казалась привлекательной по меньшей мере в одном отношении: она кишела морскими млекопитающими, которых