Впрочем, историческим центром города, сохранившим свой восточный характер, но малопривлекательным с точки зрения архитектуры, достопримечательности и исчерпываются. Следует, правда, еще отметить городскую стену.

Исторический центр города окружают новые районы, раскинувшиеся на холмах в форме амфитеатра.

Если не считать моря, которое способно украсить любой город и поэтому и здесь стало некой облагораживающей составляющей городского пейзажа, в Баку действительно нет ничего радующего глаз. Ближайшие окрестности представляют собой пустыню; лишь на Апшеронском полуострове кое-где, в местах с редкими источниками пресной воды, встречаются маленькие оазисы с фруктовыми садами.

Острый недостаток пресной воды и характерные для этой местности резкие западные ветра превратили город в бесплодные каменные джунгли, жизнь в которых часто становится просто невыносимой – из‐за пыльных бурь, которые обрушиваются на город с окрестных гор. Эта мелкая известковая пыль забивает уши, нос и глаза, скрипит на зубах. Не случайно в Баку очень распространены разные заболевания ушей и глаз.

Позже был построен водопровод, несущий издалека, с гор прекрасную питьевую воду. А тогда, в 1902–1904 годах, приходилось довольствоваться отвратительной на вкус опресненной морской водой, от которой было мало проку даже растениям. Почву для посадки деревьев, которые из‐за упомянутых бурь не в силах были поднять кроны над каменными оградами, привозили из Астрахани на Волге. Нечто подобное этому «раю» я видел только однажды, двадцать лет спустя, в Комодоро-Ривадавии в Патагонии.

Впрочем, были в окрестностях Баку, если не считать нефтепромыслов, две достопримечательности, каких больше нигде не найти. В определенном месте морской бухты над поверхностью воды поднимаются нефтяные газы. Для приезжих было особым аттракционом подплыть вечером в хорошую погоду на лодке к этому месту и поджечь эти газы с помощью горящей ветоши. Зрелище горящего моря в определенном радиусе оставляло глубокое впечатление. А пламя тушил через какое-то время сильный ветер.

Действительно интересен храм огнепоклонников413 в селении Сураханы. Там земля так насыщена нефтяными газами, что достаточно ткнуть палкой в землю, чтобы выпустить их наружу и по желанию поджечь.

Храм, по-видимому, построен в XVIII веке, то есть еще в персидский период, в индийском стиле, причем не для местного населения, уже давно обращенного в мусульманство, а для персидских огнепоклонников, молившихся богу света, Ормузду, которого считали высшим божеством. Исходящие из земли нефтяные газы в селении Сураханы как нельзя лучше подходили для отправления этого культа.

По разным свидетельствам последние паломничества в Сураханы огнепоклонники совершили в 70‐е годы прошлого столетия.

Квадратный храм с четырьмя низкими башнями имел, если не ошибаюсь, всего один вход. В центре помещения стояло нечто вроде алтаря, из которого шли нефтяные газы, питавшие «вечный огонь».

Со временем подземные естественные галереи или трещины, по которым газ поступал наверх к алтарю, скорее всего забились. Ради туристов, желающих увидеть «вечный огонь», одна нефтедобывающая компания, на чьей территории находился храм, подвела к нему газопровод, и после этого можно было, уплатив сторожу законную мзду в виде чаевых, полюбоваться зрелищем пылающего над алтарем огня.

Мир стал очень трезвым.

Поскольку в Баку и его окрестностях практически не было ничего привлекательного с духовной или художественной точки зрения, жизнь там мало чем отличалась от ссылки. Иностранцы, добровольно обрекшие себя на эту «ссылку», старались to make the best of it414. Они держались вместе и устраивали себе по возможности уютный дом, в котором царило гостеприимство.

Вследствие своих лондонских связей я общался со многими членами английской колонии, среди которых мне попадались очень милые люди, но, конечно же, и восхитительные невежды в вопросах, касающихся нефтяного промысла, которые при этом руководили нефтяными предприятиями. Хотя эта отрасль промышленности была тогда еще очень молодой и поэтому остро не хватало специалистов, все же мне казалось удивительным легкомыслие, с которым английские инвесторы, купившие с середины 90‐х годов целый ряд хороших бакинских нефтяных предприятий, доверяли руководство ими своим первым попавшимся согражданам на том лишь основании, что те были порядочными людьми и англичанами. Неудивительно, что большинство этих английских компаний в Баку в конце концов разорились.

Самыми многочисленными и полезными среди местных жителей Баку были татары. Они же преобладают и в сельской местности. Большинство горнорабочих составляли татары, переселившиеся из персидской провинции Азербайджан.

Эти татары хотя в целом и не лишены были некоторого обаяния, но при определенных обстоятельствах проявляли себя как дикий и жестокий народ. Например, такса на заказное убийство у них составляла всего три рубля. При этом исполнитель так же искусно отрезал голову человеку, как привык это делать с бараном.

Это была татарская чернь. Однако среди городского татарского населения можно было выделить и бюргерство, даже своего рода патрициат, который трудом, бережливостью и честностью нажил себе богатство. Большинство домо- и судовладельцев, а также некоторые успешные предприниматели, занимающиеся добычей полезных ископаемых, были татарами.

Их плохое образование и незнание элементов бухгалтерского учета не мешали им проворачивать крупные и выгодные сделки. Например, один татарин, владевший внушительным числом танкеров на Каспийском море, придумал себе простую и необычную бухгалтерию: в своем сейфе он держал мешки для денег, количество которых соответствовало количеству его судов, и в эти мешки он с началом навигации клал по тысяче рублей оборотного капитала. Всю прибыль, полученную от судна, он отправлял в соответствующий мешок и из этого же мешка брал деньги, расходуемые на это судно. В конце навигации ему достаточно было заглянуть в каждый мешок и посмотреть, сколько в нем денег (с учетом исходной тысячи рублей), чтобы точно узнать, какую прибыль он получил с того или иного судна.

Среди преуспевающих татар415 особенно выделялся Хаджи Тагиев416, одна из самых странных личностей, какие мне доводилось видеть в своей жизни.

Когда я с ним познакомился (в 1902 г.), ему было уже 72 года. Он принял меня в своем прекрасном доме, драгоценным и изысканным убранством которого он был обязан известному петербургскому немецкому мебельному фабриканту. Однако каждый интерьер, который я видел, Тагиев лично обогатил какой-нибудь деталью, которая разрушала гармонию. Например, в своем роскошном кабинете он поместил в нише великолепный пейзаж кисти Айвазовского «Бухта Золотой Рог», но в чудовищной плюшевой раме, цвет которой к тому же так же подходил к цвету гардин, мебели и обоев, как корове седло.

Если не считать подобных проявлений безвкусицы, вполне объяснимых его происхождением, Тагиев произвел на меня сильное впечатление. Не умея читать по-русски (писать по-русски он мог лишь свое имя, чтобы подписывать документы и векселя), он прекрасно ориентировался в политической жизни России и Европы, поскольку