Я в свое время позаботился о том, чтобы должным образом оборудовать нефтяное поле, в том числе и подготовить хранилища. Кроме двух металлических резервуаров общим объемом 1000 тонн, был создан открытый нефтяной амбар на 500 000 пудов, или 8000 тонн, нефти – на случай мощного фонтана. Сооружать на участке хранилища большего объема, не зная, есть ли там нефть и сколько ее, было бы смешно.

Когда я прибыл на участок, амбар был уже переполнен, нефть лилась через край и потоками устремлялась вниз по склонам холмов, в широкую долину между Сунженским и Терским хребтами. Амбар заполнился всего за полчаса, причем не только нефтью и водой, которые часто соседствуют в нефтяном пласте, но и выброшенной наружу землей, которая быстро завалила насосы и сделала невозможной откачку нефти.

Четыре дня черные потоки с неослабевающей силой неслись в долину – ежедневно около 16 миллионов пудов (приблизительно 250 000 тонн) жидкости, из которой нефть составляла по меньшей мере четверть.

Только после того, как, начиная с пятого дня, мощность фонтана стала ежедневно падать на 60 000 пудов, нам наконец удалось очистить амбар и вновь привести в действие насосы. К тому времени в долину вытек и впитался в землю один миллион тонн жидкости, из них минимум 250 000 тонн нефти. Лишь на расстоянии восьми километров вниз по долине через несколько дней удалось спасти скудные остатки нефти – всего лишь 16 000 тонн, направив их в принадлежавший компании Ахвердова амбар, который мы арендовали425.

Эти чудовищные потери (более 220 000 тонн нефти) объясняются незначительным уклоном и шириной Грозненской долины, сухая почва которой облегчила впитывание нефти; сюда же следует отнести и человеческий фактор, то есть подлые действия местного населения: жители небольшой казачьей станицы в долине в первый же вечер подожгли нефть, чтобы извлечь выгоду из возникшей ситуации, потребовав возмещения материального ущерба. Долина пылала как факел. Только на второй день удалось отвести нефть в сторону от места пожара, прорыв канавы, и огонь постепенно потух.

В первые дни было необходимо блокировать долину. Поэтому я в тот же день вечером поспешил в город, чтобы попросить помощи у военных, в пехотном полку или у казаков.

Тогда-то я и узнал, как нелегко решаются в России такие вопросы. Не будучи лично знаком ни с командиром полка, ни с казацким атаманом, я решил обратиться к своему грозненскому приятелю Файвишевичу426, чтобы тот похлопотал за меня.

Ночью, в кромешной тьме, я пришел к его дому; он приоткрыл дверь на цепочке, направив на меня револьвер и ослепив меня фонарем – что очень характерно для Грозного, – и лишь услышав мое имя, успокоился и впустил в дом. Командира полка, которого он хорошо знал, ни в коем случае нельзя беспокоить в такой поздний час, сказал он. Этот пожилой господин всего неделю назад женился на молодой женщине, так что до утра лучше к нему не соваться. К счастью, он вызвался сразу же вместе со мной отправиться к атаману.

Мы поехали в станицу. Там все уже давно крепко спали, не исключая и атамана. Во всяком случае, он не удосужился выйти к нам, а послал разбираться с нами заспанную жену. Та встретила нас площадной бранью. Наконец в нашу оживленную дискуссию вступил сам атаман, не покидая своей спальни. Пропитым голосом он обложил нас таким матом, какой можно услышать лишь от русских извозчиков. «Фонтан! Фонтан! Сучьи дети! Какое мне дело до вашего фонтана?!» – завершил он свою краткую, но выразительную речь.

Убедившись, что тут не поможет никакое дипломатическое искусство, мы с достоинством удалились.

На следующий день мы с Файвишевичем, дождавшись часа, когда полковник, по нашим представлениям, уже должен был вырваться из жарких объятий молодой супруги, явились к нему и изложили суть дела. Он принял нас со всей любезностью, но сообщил, что не может самостоятельно принять решение по моему делу, а должен сначала доложить обо всем наместнику в Тифлис, связавшись с ним по телеграфу.

Положительный ответ пришел по телеграфу через два дня. На четвертый день после извержения нефти к нам на нефтяное поле прибыло несколько сотен солдат под командованием капитана и трех лейтенантов. Они должны были возводить плотины. Но это был напрасный труд: несущаяся вниз по склонам жижа вновь и вновь сносила насыпанные земляные валы. Спасительный финал наступил лишь вечером: давление газа в нефтяном слое ослабло и фонтан иссяк. Солдаты могли возвращаться в казармы.

Хотя от их усилий не было никакой пользы, я все же решил отблагодарить их. Кроме определенной суммы, которую я внес в полковую кассу, каждый солдат получил небольшое денежное вознаграждение. Сложнее было с офицерами. Когда я советовался по этому поводу с Файвишевичем и выразил намерение подарить каждому офицеру, например, на память серебряный портсигар, тот раскритиковал мою идею: «Зачем им эти портсигары? Что они с ними будут делать? Деньги – вот что им нужно! Пошлите каждому лейтенанту 20 или 25 рублей, а капитану 30 или 40, и они будут счастливы!»

Такой подход противоречил моему вкусу, но я в конце концов последовал его совету и послал трем лейтенантам по 30 рублей в конвертах с кратким благодарственным письмом, а капитану 40. Уже через день ко мне явились капитан и два лейтенанта в парадных мундирах, чтобы выразить глубокую благодарность за денежные подарки. Третий лейтенант, поляк, пришел через полчаса после упомянутых визитеров, чтобы поблагодарить меня за пожертвование, для которого я в угоду его русским товарищам выбрал именно эту форму и которое он, с моего позволения, намерен передать католической гарнизонной церкви в Грозном. Поскольку я как немец предположительно был протестантом, он счел своим долгом предварительно испросить мое согласие.

Эта разность отношения к вознаграждению русских и поляка весьма характерна для образа мыслей двух народов: здесь проходит своего рода демаркационная линия между Азией и Европой.

С пятого дня извержения нефти фонтан заметно ослабел и бил в пульсирующем режиме, давая в день 60 000 пудов, которые удавалось сохранить. Эта благоприятная ситуация продолжалась, однако, всего восемь дней. Искра, вызванная, предположительно, ударом выброшенного из скважины камня по трубе, стала причиной пожара, который уничтожил вышку и потух только после того, как окончательно иссяк фонтан.

Тем временем командование Терского казачьего войска во Владикавказе пришло в чрезвычайное волнение по поводу «колоссального» фонтана. Еще он горел, когда областной начальник и атаман всех терских казаков, барон Х. (с балтийским именем, но полностью обрусевший)427 пожелал лично осмотреть наше