– А ты как думал? И не матерись.

– А может, яму выроем?

– За нас уже все вырыли.

– Типа под люк прям?

– В смотровой колодец. Слушай, Борь, не ной.

– Там же жесть.

– Не всегда. Теплопроводные, водопроводные, дренажные системы. Они все под люками.

– Но мы-то полезем в жесть.

– Ну, мы да. Просто не все так однозначно.

Душно было – просто капец. Отец навесил на меня каску, достал из багажника ключ от люка, похожий на погнутый ломик. Отец как-то говорил, что еще таким ключом можно открыть двери в дурках и двери в тамбур в электричках. Ну, то есть в Америке, может, дурки и электрички закрывались по-другому, но канализации – точно так же, как в России.

Мы стояли в каком-то дворе, залитые огнями, светом, спускающимся из окон. От смога воздух казался горьковатым. И это – почти зима, никогда не перестанешь удивляться. Отец утер лоб, а я сказал:

– Пиздец.

– Не матерись. И фонарик не включай.

– А если нас заметят?

– Слушай, я специалист по городским подземным системам. Я все смогу объяснить.

– А меня сможешь?

– Да ты никому не интересен.

Отец встал на колени, принялся открывать люк. Сам люк от московского не сильно-то отличался, даже был попроще, ребристый, с какой-то буковкой посерединке, которую я не рассмотрел из-за папашкиной ладони.

– Там интересно на самом деле. Это особенный мир. Хочешь узнать город – посети его канализацию, – сказал отец. – Это город под городом, в каком-то смысле самая правдивая правда о нем. Изнанка.

– Воняет там?

– Сам сейчас узнаешь.

Отец снял крышку люка, и я увидел зияющий провал, пасть, которую меня с детства приучили опасаться. Открытый люк – кошмар, одна тетенька так заживо сварилась, ужасная смерть. Отец включил фонарик на моей каске, наклонил мою голову вниз, чтобы я увидел лестницу и слабый отблеск воды внизу. Всего-то лужица, может с чьих-то ног натекла. От дождя и то побольше будет.

– Я первый полезу. Не сломай ногу, я тебя умоляю.

Отец легко, привычно спустился вниз, для него это было так же просто, как для меня – закурить. Он не испытывал ни отвращения, ни беспокойства. Я помедлил, взглянул вверх, на золотые окна высоток, на безликий двор, в котором мы оказались, похожий и непохожий на наш. Почему именно здесь? Большая дыра в мироздании? Или, наоборот, крошечная, для меня – в самый раз.

У меня, как знак беды, угас фонарик, попытался я его обратно включить, но затем решил отца-то не раздражать. Ой, спустился я туда, цепляясь за скобы, ноги чуть соскальзывали – металл был отполирован ботинками почти до блеска. Слой ржавчины подошвы сняли с него на отличненько, я еще видел ее наросты по краям.

Отец отстранил меня, подтянулся вверх и закрыл за нами люк, единственный источник света, погрузил нас обоих в огроменную, непроглядную ночь.

– Дальше свет есть, – сказал он.

– Ну теперь-то от сердца отлегло.

Отец одним движением снова врубил фонарик на своей каске, проделал то же самое с моей, и я стал жмуриться. Вообще-то ночное зрение у меня было не такое уж плохое, если привыкнуть к темноте, не то чтобы сравнимое с тем, каким обладали братишки и сестрички, но получше, чем у людей.

И все-таки не хватало тут навернуться.

Я представлял канализацию как место, совершенно для человека не приспособленное. Понимаете, в чем странность? Мой отец работал там, и все-таки для меня это было что-то дикое, безумно грязное, совершенно не обжитое, словно созданное природой.

Слева был низкий ход, куда мы пролезли, и я впервые увидел своими глазами это странное место – царство подземных рек.

У греков было пять адских рек: Стикс, Ахерон, Кокитос, Лета, Флегетон. И, еб твою мать, так они и должны были выглядеть. Ну, кроме Флегетона, он же пылает, лавой течет, наверное, или что-то вроде того.

Короче, во-первых, пахло там вполне терпимо. То есть не без дерьма, мочи и причудливой смеси мыльных ароматов, конечно, но не то чтобы я резко пожелал себе респиратор или, тем более, немедленно сдохнуть.

Водой, стоялой, тяжелой, пахло даже сильнее, чем говном или еще чем-нибудь этаким.

Это были речки, настоящие, маленькие речки в бетонных берегах, под полуциркульными кирпичными арочками. Был потолок, на нем подмигивали нервные люминесцентные лампы. Был пол, скользкий, с наростами вроде водорослей и мха по краям, где вода смыкалась с бетонным выступом, – но он был. В живенькую речку вливались струи воды из многочисленных маленьких труб. Она журчала как настоящая. Нет, серьезно, прям подземная река.

– Люди многое заимствуют у природы. Бог умнее всех, с ним нечего спорить, – сказал отец.

Это я запомнил, а что он мне там говорил про районы и бассейн канализования, коллекторы и все такое прочее – вообще нет. Отец болтал с каким-то непринужденным весельем, которого на земле у него не бывало. Что-то мне объяснял с интересом, с каким другие отцы (совсем другие), наверное, рассказывают детям о любимых кинчиках или футболе.

Мне не было скучно, но я все пропускал мимо ушей, так был поражен. И вправду – подземный город. Грязная Венеция. Иногда нам встречались помещения, мы в них не заходили, но отец с радостью объяснял, что здесь можно отдохнуть, а тут резервная система контроля за насосными системами, находящимися отсюда на самом-то деле очень далеко.

– Главная работа, – говорил он, – начинается на водоочистительной станции. У нас дома стоки раньше не очищались. Я был одним из первых людей, которые занялись этой проблемой. Не самым первым, конечно, все началось в конце семидесятых, я тогда еще в армии был, потом учился, но у меня есть заслуги. Есть заслуги, да. Это полезная работа.

– Ну, кому охота в ссаках-то купаться.

– А сдохнуть от туляремии – кому? А знаешь, сколько тут трупного яда? Утопленные кошки, золотые рыбки и хомячки, которых торжественно спускают в сортир, есть умники, которые расчленяют трупы и скидывают сюда по кусочкам. Здесь все человеческие тайны.

– Тампоны?

– И тампоны, господи, кому-то надо заняться твоим воспитанием.

– Тебе, что ль?

Он хрипло засмеялся. Мимо нас проплыл детский ботиночек, когда-то розовый, с грязным голубым атласным бантом. Я сразу задумался, как так вышло, где девчулька его потеряла? Или специально спустила в унитаз, чтобы маме досадить?

– Ой, Борь, а помнишь, у тебя были красные ботиночки, ну, фотка есть, где ты в них на Кольке верхом? Тебе там два или полтора, что ли.

– Помню, – с подозрением сказал я. – А что?

– Вот я их в канализации нашел.