— Мне о нем известно намного больше, чем ему обо мне, — качнув головой, сказала травница.

— И пусть так оно и будет, — кивнула Радамира, легко поднимаясь на ноги. — Идем, воспоминания ждут нас.

* * *

Младенец лежал в маленькой люльке неподвижно. Надо было приглядеться, чтобы заметить, что он дышит, что все еще желает жить. Рядом с ним слабая, исхудавшая женщина куталась в плотное одеяло. Под прежде яркими зелеными глазами залегли темные синяки, кожа посерела и будто истончилась.

Она с любовью смотрела на ребенка, иногда качала люльку, баюкая его. Но он и без этого просыпаться пока не собирается. В доме прохладно, муж и отец пошел наколоть дров, чтобы вновь затопить печь и согреть свою семью.

Зима в этом году выдалась холодная. Снега навалило еще в ноябре, и с каждым днем его становилось все больше. Морозы терзали жителей Замковья и этой деревни. Благо дров и еды было запасено достаточно, пережить холода возможно.

Ребенку несколько дней отроду, но нет ни криков, ни слез. Бабки и лекарь, что принимали роды и вовсе качали головами, думая, что и несколько часов девочка не протянет. Но пока все было хорошо, ела она исправно, спала много, под присмотром ослабшей матери.

— Моя Веда… — женщина поправила одеяльце, сильнее кутая свою дочку, чтобы та ненароком не простудилась, а сама закашлялась. Роды дались ей тяжело, все тело болело и ныло, она думала, что вообще не сможет разродиться, но боролась ради ребенка.

Травница стояла в темном углу рядом с Радамирой, совершенно не понимая, что они здесь делают. Пока измученная женщина не произнесла в слух ее имя, она думала, что бабушка привела ее поглазеть на обычного ребенка и его мать.

Сейчас же ее сердце тревожно стучало в груди, пока она разглядывала женщину, подарившую ей жизнь. Отец всегда говорил ей, что ее глаза напоминают ему глаза его жены, но только потом завывал и напивался до потери сознания. У женщины и правда были красивые глаза, только уж больно тусклые, теряющие свой цвет с каждым минувшим мгновением. Волосы Ведеславе тоже достались от матери, темные и густые. Девушка будто смотрела на свою копию, но только уставшую и разбитую.

— Я решила, что увидеть мать тебе будет полезно, раз уж выдалась такая возможность, — без эмоционально сказала Радамира, опираясь плечом о стену.

Веда хотела что-то сказать, но вернулся ее отец с охапкой дров. Тело инстинктивно напряглось, пальцы сжались в кулак, ей захотелось сбежать, лишь бы не видеть того, кто ненавидел и изводил ее годами. Но его действия поразили ее.

Вслед за вернувшимся мужчиной в дом вошел и морозный холод, и быстрый ветер. Почти потушил горящую на столе свечу, растрепал женские волосы, вынуждая ее сильнее укутаться в одеяло.

Мужчина скинул со спины тяжелую ношу, но так, чтобы сильно не шуметь. А после сбросил заснеженную одежду на пол и рванул к жене и дочери. Притянул к себе женщину, грея ее в собственных объятиях, прикоснулся губами ко лбу, потом к щеке. Наконец-то оторвался от нее и припал к колыбели дочери. Грубыми, рабочими руками древесного мастера огладил нежную щечку, поправил края одеяльца.

Ведеслава скривилась и отвернулась, не в силах смотреть на то, какой была ее семья до смерти матери. Она не знала этого раньше, а если бы и знала, ничего не изменилось бы. То, что делал ее отец, она никогда не смогла бы оправдать утратой любимого человека.

Воспоминания рассеялись, вокруг вспыхнула темнота. Радамира взглянула на свою внучку и заговорила.

— Самая лютая зима на моей памяти была в тот год, Веда, — вздохнула она. — А тебе приспичило родиться, да еще и в какой день. День самой длинной ночи. Помню, я тогда и свечи зажечь не могла, все задувал ветер, рвущийся из щелей, а дом у меня славный, сама знаешь. В такие дни обычные люди не рождаются, Веда, помяни мое слово.

Травница скосила на бабушку взгляд, не понимая, к чему был этот рассказ. Она и без того знала, когда родилась, Радамира ей об этом и говорила еще в детстве. Но никогда не упоминала странностей того дня.

* * *

Белый конь неторопливо скакал по узкой тропинке между колосьями ржи, везя двух своих всадников. Женщина прижимала к себе девочку, следя за тем, чтобы она не свалилась от усталости вниз. Но девочка крепко обхватывала ножками бока коня и оглядывалась вокруг. Замечала людей, работающих в поле, видела их измученные, облитые потом лица.

Думала о том, что к своим девяти годам скорее всего работала бы так же, или, если бы отцу и правда удалось бы ее продать, прислуживала кому-то из знатной семьи. А потом бы пряталась от него по ночам, чтобы до нее не добрались его склизкие руки. Ей повезло, ее забрала Радамира больше трех лет назад.

Ей нравилось жить с ней, бабушка, пусть и строгая временами, но никогда не обижала ее, никогда не наказывала из-за пустяков. А сильных провинностей у девочки и не было. Она старалась, как могла, порой даже вставала раньше бабушки, бегала за водой, начинала готовить еду.

Радамира только качала головой с улыбкой, говоря ей, что это она должна заботиться о своей внучке. Постепенно девочка привыкала к этому, к заботе. Могла подольше понежиться в кровати, но не слишком долго, обычно они рано выходили на осмотр леса и сбор трав. Могла засидеться за чтением, Радамира научила ее грамоте. Вот только все книги бабушки были связаны с травами, лекарствами и нечистью, но девочка не жаловалась.

— Слезай, Веда, немного пройдемся и разомнем ноги, — сказала Рада, спрыгивая со спины Серогрива, и помогла слезть девочке. Поля давно закончились, они не так давно проехали мимо крупной деревни, а теперь стояли на небольшом холмике, оглядывая три огромных озера. Края самого дальнего Ведеславе даже не удалось рассмотреть, они сливались с горизонтом.

Солнце напекло голову и лицо, но ветерок приносил прохладу с озер, и становилось намного лучше.

— Помнишь, мы уже проезжали здесь, когда я забрала тебя. Твоя деревня — в той стороне, — Радамира указала рукой куда-то вправо, Ведеслава кивнула. У нее была хорошая память, и она запомнила весь их путь от Лесовья до дома бабушки. А сейчас стояла, сжавшись и скукожившись, думая, что Рада решила отвезти ее обратно. Что она надоела ей. — Не мучай себя размышлениями, Веда, а спроси. В Лесовье мы не поедем, я просто хочу, чтобы ты запоминала местность;