Узкий тоннель с низким сводом, ровно вырубленный строго по размерам проползающего в нём поезда, сделал небольшой поворот, затем потянулся прямой линией, прочерченный под линейку твёрдой рукой не знающего компромиссов инженера. Луч света терялся в темноте, так и не найдя опору, а Кирилл всё шёл и шёл, отсчитывая расстояние, по бетонным опорам рельсов. По расчётам норвежская база на холме давно осталась позади, как и сам холм. Теперь колея тянулась где-то под утыканной антеннами ложбиной, а ей всё не было конца. Судя по пройденному расстоянию, она уже должна была упереться в ледник. Луч всё метался между опор, и вдруг путь ему преградила стена. Потрясённый Кирилл замер, глядя на рельсы, уходящие в каменную стену с выпуклыми поверхностями гранитных булыжников. Но осветив по периметру углы между стеной и обрывающимся тоннелем, он понял, что это всего лишь муляж. И довольно грубый. Не более как стальные ворота, облепленные бетоном с вкраплениями каменной крошки. Целью этой декорации было не скрыть ворота, сделать это было невозможно, а скорее предупредить в бесполезности дальнейшего пути. Да и табло над рычагом в стене предупреждало о том же. А взявшись за его стальной крюк, не заметить оранжевый прямоугольник с красными буквами было невозможно. Кирилл с трудом прочёл надпись, мобилизовав весь свой словарный запас английского, спрятал фонарь за пояс, вытащил пистолет, затем рванул рычаг.

Шумно сработала пневматика, уводя ворота в сторону. Кирилл вжался в стену, приготовившись к самому худшему, но ничего не произошло. Предупреждающая надпись гласила о том, что по любому, кто пересечёт линию ворот, будет открыт огонь на поражение, но за колеёй, в которой двигалась дверь, всё так же продолжали тянуться рельсы. Тоннель стал немного шире, затем и вовсе стены его полезли в стороны, образуя расширяющийся зал, равномерно подсвечиваемый из потолка бледным и тусклым светом. Прислушиваясь, Кирилл продолжал идти вперёд. Скоро вырубленные в каменном грунте стены сменились на белые, покрытые кафелем, свет стал ярче, а пол под ногами завибрировал, передавая в подошвы мелкий зуд.

Рельсы узкоколейки вдруг разделились на два пути, и каждый побежал своей дорогой. А зал всё расширялся, становился выше и глубже, гул усиливался, превращаясь в нарастающее жужжание перегруженного трансформатора. Теперь Кирилл мог идти, не опасаясь выдать себя шагами – всё вокруг заполнял монотонный вибрирующий гул. Что его издаёт, он разгадал, когда прошёл рядом с отсвечивающей полированной сталью колонной, уходящей основанием в грунт. Кирилл протянул руку к её дрожащей поверхности и поспешно отдёрнул, ощутив в пальцах покалывание, словно от лёгкого электрического разряда. В десяти шагах показалась ещё одна колона, затем ещё. А вскоре он понял, что весь огромный подземный зал, размерами теперь превратившийся в стадион, наполнен такими же блестящими колонами. Их было десятки. Они отличались диаметром, формой выступающей поверхности, некоторые обвивали свинцовые кабели, но все они уходили вниз, вонзаясь в грунт, как в доску гвозди. Между ними стояли тумбы с циферблатами контрольных приборов, под сводами тянулись провода, их огибали трубы с шипящим воздухом и бурлящие охлаждающей жидкостью. И повсюду этот невыносимый гул. Неудивительно, что здесь никого нет. Кирилл чувствовал, как в унисон с вибрацией начинает сбоить сердце, становится тяжело дышать, волосы потрескивают статическими разрядами, голова закипает, в глазах запрыгали фиолетовые зайчики. Но даже это гудящее поле не смогло затмить его волнение. Он вдруг понял, где находится. Понял и тут же повернул обратно, бросившись бежать прочь от жужжащих столбов в тёмный тоннель.

По ту сторону зала, наверное, тоже был тоннель, по всей вероятности, он был шире, светлее, возможно, даже оборудован лифтом, пронизывающим горы у ледника с таинственными огнями. Мосол утверждал, что там маяк. Сто к одному, что он не врал, так как сам был в этом уверен. Но Кирилл вдруг осознал, носителем какой тайны он стал. Жизнь его теперь взлетела до такой цены, что рисковать ею он не имеет права… Даже на то, чтобы неосторожно оступиться на рельсах, прав у него отныне нет.

Остановился он у ворот и закрыл их. Лишь после этого позволил себе перевести дух.

Вернувшись в ангар минус четвёртого уровня, он запустил снегоход и, шелестя гусеницей по бетону, подвёл к воротам, выходящим к причалу. Снаружи шёл снегопад. Крупные хлопья щедро валились на голову, вырастали сугробами вдоль узкоколейки, засыпали следы. Белая стена скрывала всё вокруг, и лишь два парохода маячили, едва-едва пробиваясь сквозь снег тёмными силуэтами. Подъехав к причалу, Кирилл увидел, что на одном из них идут работы. Удерживали его всего два оставшихся конца, на палубе метались матросы, из трубы валил дым. Пароход явно готовился к отплытию. Второй же словно спал. Накрепко пришвартованный, он укрывался снегом, превращаясь в гигантский сугроб, молчал, и лишь мерцающий огонь на корме говорил, что экипаж всё ещё находится на судне. Набежавший с залива ветер закрутил хоровод, норовя швырнуть снегом в глаза, вонзить ледяные иглы в лицо, спрятать пароходы. Не доезжая до кормы ближайшего судна, Кирилл остановился, поднял воротник, выключил двигатель, затем столкнул снегоход с причала в воду…

Ларс Доккен шёл к Нилу Баррету. Нет, он не изменил вдруг своё решение и взгляды на жизнь. Не превратился из миролюбивого пацифиста в разжигателя войны. И даже не соблазнился на перспективу превратиться в героя Норвегии. Просто он был воспитанным человеком и не мог покинуть остров, не попрощавшись. Пусть даже вежливость требует сделать это против собственной воли, подавляя отвращение к англичанину.

– Вы всё-таки отбываете? – не удивился, зевнув Баррет.

– Да, «Генерал Грант» отплывает через полчаса. Я договорился с капитаном, он возьмёт меня до Лонгьира. На мою удачу, перед переходом в Америку они заходят в Лонгьир.

– Все пароходы заходят в Лонгьир, – заметил англичанин.

– Да, конечно, вам виднее, – согласился Ларс, не опуская тяжёлую сумку через плечо на пол. – Я на секунду. Не буду вас отвлекать от работы, сэр. Надеюсь, мы больше не увидимся, потому мне уместно будет вам сказать – прощайте, господин Баррет.

– Прощайте, Ларс. Кстати, я бы вам не советовал плыть на «Генерале Гранте». Дождитесь отхода «Скотии». Она отчалит сегодня к вечеру.

– Благодарю вас, сэр, но я больше к вашим советам не прислушиваюсь, – важно кивнул Ларс, решив, что на этом неприятную церемонию прощания можно окончить. – Пожалуй, мне пора, – и он с наслаждением захлопнул дверь.

Нил Баррет глядел на Доккена в окно, на то, как ветер играет, швыряя снегом норвежцу в лицо и заметая тропу к причалу с пароходами. Но вдруг его словно что-то растрогало. На лице мелькнула жалость, и он печально произнёс, обращаясь к удаляющемуся Доккену через покрывшееся морозными узорами стекло:

– Напрасно, Ларс, к этому совету стоило бы прислушаться.

24 августа 2020 г, вечер. Архипелаг Шпицбергена, остров Вильгельма.

Нил Баррет был в ярости! Он сверлил майора Юнссона тяжёлым взглядом из-под насупленных бровей, а левая щека нервно подёргивалась, растягивая верхнюю губу в серую бескровную линию.