у моего дома или где-то на улице.

Как сообщил мне адъютант Даламара, следили за мной пять шпиков. Вероятно, их руководство понимало, что я пустышка, но все равно выделяло силы на меня. Несколько раз за мной наблюдали даже маги.

Меня это не раздражало, наоборот, забавляло. Тайная служба, разведка лейб-гвардии, шпионы благородных родов тратили время на меня, а не на слежку за кем-то важным.

И все это время я пытался подобраться к герцогу ван Нормайену. Это оказалось не так просто.

Николас ван Нормайен приходился внуком прошлому герцогу, а Сайрусу — троюродным племянником. При этом был его ровесником и другом. По крайней мере, пока его не изгнали.

Маг третьего ранга, подмастерье Школы Молота. Не густо для целого герцога, если честно.

Во время вторжения нежити он пришел на помощь принцу Витольду, храбро сражался. Его дружина в это время билась на Иллирии вместе с онотой Сайруса. От пяти сотен солдат осталось шесть.

Финансы ван Нормайенов находились в плачевном состоянии. Текущие выплаты они закрыли благодаря моим деньгам, но поместье было заложено трижды.

Все указывало на то, что я Николасу нужнее, чем он мне, но благородный усиленно избегал встречи. При этом не спешил официально присоединятся к Витольду.

Очевидно, герцог был таким же змеем, как и Сайрус.

Правда, нашлась у Николаса слабость, которой я решил воспользоваться, — искусство. Герцог обожал живопись, поэтому не смог отказаться от приглашения полюбоваться коллекцией короля. Пропуск мне любезно достал адъютант Даламара.

Надо сказать, что в этот раз королевский дворец произвел на меня совсем другое впечатление.

Громада не пострадала от удара некроманта, вред ей причинили люди. Их практически не было. Витольд и Карл обитали в своих резиденциях в разных краях города, никто не осмелился занять дворец отца. Поэтому он стоял полупустым. Слуги, необходимый минимум охраны и целители. Жалкое зрелище.

Мое мнение разделял Николас ван Нормайен.

— Это действительно грустно. Вильгельм сокрушил всех внешних и внутренних врагов, завоевал два мира, основал сильнейшее государство… И что в итоге? Он забыт и покинут всеми. Его бросили собственные дети, едва магия дала сбой.

— У детей всегда есть дела поважнее, — произнес я. Не то чтобы я так думал, но нужно было что-то сказать.

Герцог ван Нормайен грустно улыбнулся. Он действительно очень походил на Сайруса. Такие же длинные светлые волосы и лукавые зеленые глаза. Схожие черты лиц. Но в тоже время он был совсем другим.

«Не ядовитая змея, а милый ежик», — озвучил свое впечатление Янус.

Я мысленно усмехнулся. Да, что-то в этом есть. Вот только нельзя забывать, что ежи лакомятся змеями. Николас не наследовал титул, но умело использовал ситуацию с изгнанием Сайруса, чтобы занять место на вершине. Очевидно, он слабее троюродного брата, но гораздо умнее.

Мы обменялись положенными приветствиями. После этого герцог сказал:

— Не сочтите за оскорбление, Маркус, но я думал, что вы несколько… старше.

Я усмехнулся.

— Герцог ван Нормайен, я думал, что вы выше ростом.

Николас возвышался надо мной на две головы, имел полное право называться великаном. Так что моя реплика его позабавила.

Потом мне пришлось столкнуться с пристрастием герцога к живописи. Схватка была тяжелой, я с позором ее проиграл.

— Странно, что вы, Маркус, как представитель школы Стилета не интересуетесь искусством. Поверьте, эти знания лучше помогут вам понимать людей и использовать их слабости.

— Мне нравится литература, но сомневаюсь, что это мне поможет в бою, — честно ответил я. Из информации, что я получил от Ольги и Влада, я понял, что Николас не любит подхалимов, поэтому я ничем не рисковал.

— Что есть искусство? — риторически спросил Николас. — Это способ сказать простые вещи сложными словами, так чтобы их поняли каждый. Любую из этих картин можно было заменить клочком бумаги и парой строчек. Но разве мы бы поняли, разве мы бы осознали? Нам нужен долги путь со множеством остановок, чтобы понять какую-то идею и принять её.

— Интересная точка зрения. Но мне нравится другая. Искусство — это обман, в который мы хотим поверить. Ложь должна быть красивой, продуманной и интересной. Только тогда ее пустят в сердце.

— Интересной? — брови Николаса удивленно поднялись.

— Возможно, это не лучшее слово. Но лжец должен задевать струны души слушателя, играть на его слабостях. Получив это, он закроет глаза на все остальное.

— Дай нищему золотой, и он не заметит, что он ржавый, — предложил метафору Николас.

— Да, можно и так сказать, — согласился я. Мысленно вздохнул и произнес: — Ваша светлость, вы лучшем меня знаете зачем я здесь. Что вы собираетесь делать?

Вместо ответа герцог отвернулся и стал с интересом изучать какое-то батальное полотно.

— Вам интересна литература, я в равной степени люблю и живопись, и музыку. К последней у меня даже есть талант. Если бы не титул, я бы отдал свою жизнь ей. Играл бы на радость высокородной публике, создавал бы разные мелодии… Увы, сейчас я могу сыграть лишь несколько мелодий. Понимаете, о чем я?

Я отрицательно покачал головой. Николас не мог этого увидеть, но ему это не требовалось

— Сайрус знал лишь одну мелодию, — печально сказал он. — Власть и подчинение. Он мог быть подчиненным, он мог быть владетелем, но других вариантов мой дорогой брат не допускал.

— Хотите сказать, что все его метания были вызваны этим?

— Минхер Даламар, — герцог сделал акцента на первом слове, как бы намекая на свое отношение к генералу и алмазному. — Относился к нему, как к младшему компаньону. Но для Сайруса это было неприемлемо, он был уверен, что при первой возможности его сбросят вниз.

— И сам сделал все, чтобы так и произошло.

— Забавно, но достаточно банально, — герцог отошел от картины, сел на диван, отбил на подлокотнике какой-то ритм. — Мы так боимся некоторых вещей, что сами делаем все, чтобы они случились.

— Про Сайруса я понял. И даже согласен. Но как это относится к нам?

— Карл может играть разные мелодии. Но он всегда будет думать об отце. Как поступил бы Вильгельм Завоеватель? Как подобает поступить его сыну? Не ищите хитрых планов, великих идей, Карл всегда руководствуется этой мыслью. Он повел армию на Иллирию, потому что его отец никогда не договаривался с бунтовщиками. Хитрый план, изящные уловки, тонкие расчеты — все это появилось потом, как обоснование желаний Карла.

— Допустим. Витольд не такой?

— Он дирижёр. Он руководит оркестром, заставляет его играть свою пьесу. Карл — подражатель. Витольд — творец.

— Я уже слышал эти слова, ваша светлость, — задумчиво сказал я. — Слова почти такие же. Я так понимаю, вы общались