вид у него… Зато имеет официальный статус памятника архитектуры Рязанской области. Единственное в Елатьме. Выставили его областные власти на торги, но что-то никто покупать не торопится.

С 1828 года в городе начала проводиться ежегодная Предтеченская ярмарка, на которую собирались продавцы и покупатели не только из Тамбовской, но и из соседних губерний114. Оборот ярмарки… Честно говоря, цифры этого оборота вряд ли могут произвести впечатление на читателя, который не то что не родился в Елатьме, не только в ней никогда не бывал, но даже и не найдет ее на карте, если его вызовут к доске в каком-нибудь страшном сне про давно оконченную среднюю школу. Оставим эти цифры статистикам, а также полезные, но невыносимо скучные сведения о том, что к середине девятнадцатого века в городе открылись аптека и почта, не нашлось средств на то, чтобы поставить керосиновые фонари и замостить булыжником хотя бы площадь перед торговыми рядами, о том, что к концу века открылись публичная библиотека, телеграфная контора, книжный магазин и мужская гимназия, образовался театральный кружок, ставивший драматические спектакли по пьесам Островского и Сухово-Кобылина, о том, что местная интеллигенция организовала бесплатную народную читальню… Куда интереснее рассказать о замечательных чудаках и оригиналах, проживавших в Елатьме в первой половине девятнадцатого века.

Чудаки и оригиналы

В самом деле, как не назвать чудаком и оригиналом чиновника Потаповича, описанного историком и краеведом Иваном Ивановичем Дубасовым в очерках по истории Тамбовского края. У Потаповича была странная фантазия не брать взяток и не красть из казны. Ну не хочешь брать – не бери, но делай это молча. Не укоряй товарищей по службе, не говори им о том, что они поступают неблагородно. Потапович не умел молчать и договорился до того, что товарищи по службе, считая подобные разговоры очевидным признаком психического нездоровья, добились его медицинского освидетельствования в губернском правлении. И очень опечалились, когда врачи объявили, что Потапович совершенно здоров. Он был здоров и тогда, когда написал в Шацкий уездный суд письмо, в котором просил… изыскать средства, чтобы сделать людей добросовестными, а на вопрос членов Тамбовского губернского правления о том, где он желает служить, отвечал: «В таком месте, где более благородства, ибо, служа в статской службе, я сам себе делал вопрос, какая польза от этой службы, и не мог решить этого. Впрочем, я готов служить, но только с благородными людьми, которые имеют такие же правила, как и я». Как тут, спрашивается, не озвереть опечалиться сослуживцам…

Еще один чудак, помещик Алексей Алексеевич Ушаков, жил не в Елатьме, а в Елатомском уезде, в селе Изтлееве, где владел шестью сотнями душ крепостных. Ну владел бы как все – порол бы за выдуманные провинности, заставлял бы гнуть спину на барщине, брюхатил бы дворовых девок – никто бы о нем и не вспомнил, но Ушаков… освободил всех своих крестьян с землей еще при Александре Первом. Освободил потому, что хотел оградить крестьян от жестокостей трех своих сыновей – отставных военных. Сначала-то он их увещевал по-отечески, просил не пороть крестьян, не заставлять их всю неделю гнуть спину на барщине, а потом… устал от увещеваний, освободил крестьян и отправил письмо министру внутренних дел графу Кочубею объяснительное письмо, в котором говорилось: «Учиня крестьян моих свободными, утверждаю все мои земли с угодьями в вечное их владение». Это не конец истории. Каждому сыну этот король Лир Елатомского уезда вручил по нескольку тысяч рублей и предложил поступить в статскую службу. Еще и заявил: «Пусть узнают они, что такое долг, тогда ко всем людям они лучше относиться будут». Что ответили сыновья Ушакову и ограничились ли они словами… Иван Иванович Дубасов не записал.

Наверное, можно было бы и остановиться на описании этих двух елатомских чудаков, но из песни слов не выкинешь – были в уезде и совершенно другие помещики. К примеру, помещик Кашкаров – изверг и садист, буквально каждый день поровший крестьян. За малейшие провинности давали по четыреста ударов кнутом. Одного крестьянина пороли шестнадцать раз за время Великого поста, каждый раз давая по сто ударов. Тех, кто умирал во время наказания, без малейшей огласки закапывали на кладбище. Следствие, до которого все же дошло дело, установило, что в имениях Кашкарова не было ни одного небитого и невысеченного крестьянина. Врач из Елатьмы, освидетельствовавший кашкаровских крестьян, осмотрел около трех десятков человек и на каждом обнаружил глубокие рубцы. Неудивительно, что крестьяне от такого барина даже в солдаты шли с охотой.

Женщинам было куда хуже. Молодых женщин Кашкаров заставлял грудью кормить щенков, бил их и поджигал им волосы. Изверг вовсю пользовался правом первой ночи, и в его деревнях не было ни одной молодой женщины и даже девочки, которую он не изнасиловал бы. Надо сказать, что жена Кашкарова была ему верной помощницей и сама приводила к нему девочек. Впрочем, и крестьян она секла нещадно. Собственноручно секла и розгами, и кнутом.

Слухи об издевательствах этого помещика над крестьянами дошли до властей, и в имение к нему нагрянуло следствие. Кашкарова заперли в собственном кабинете и держали под караулом. Старик понял, что дело пахнет уголовным судом, и стал предлагать взятки следователям – губернскому чиновнику Сумарокову и жандармскому офицеру Телегину. Взятки большие – Кашкаров был человеком очень богатым. Те отказались. Тогда Кашкаров стал писать жалобы на следствие губернатору и шефу жандармов. Прислано было новое следствие, которое… к прежним пунктам обвинительного заключения присоединило еще одно. Оказалось, что Кашкаров еще и судил своих крестьян за уголовные преступления, как какой-нибудь средневековый барон или граф.

Тогда Кашкаров обратился с письмом в дворянское депутатское собрание: «Настоящие обвинения против меня представляют случай небывалый, ибо беспорочный дворянин, доживший почти до 60 лет, обвиняется в нарушении будто бы права, предоставленного ему верховною властию. Не страдает ли от этого незапятнанная честь моя? И где же у следователей моих страх Божий?» Удивительно не то, что Кашкаров обратился с таким письмом к собранию. Удивительно то, что большая часть дворян Елатомского уезда встала на его защиту. Более того, предводитель уездного дворянства написал губернатору о том, что весь уезд «встревожен по случаю бедствий господина Кашкарова и между крестьянами стали ходить слухи о вольности…». Уездные полицейские чины, у которых не было сил отказаться от кашкаровских денег, вовсю препятствовали следствию. Ободренный бездействием властей, Кашкаров стал писать тамбовскому губернатору, обвиняя своих крестьян во лжи и развращенности. Он писал о том, что без его власти в его имениях начались