везёт к докторам, в Варшаву… Сказать по правде, – добавил остроумный Озорович, – ему всё равно, а доктор нужен госпоже, потому что с таким непутёвым мужем…

– Оставь в покое, – прервал Андрей, – Ян на год младше меня.

– А выглядит на десять лет старше, так помоги мне Боже, – добавил Озорович. – Чем метрика поможет, когда кости ломит!

– Стало быть, выезжают? – спросил хозяин.

– Аарон ручается, что уже начали всякие приготовления к путешествию. Зубовская, которую оставляют на Мызе, слышал, что несказанно зла на дочку и зятя, потому что ей также хотелось в Варшаву и главенствовать в доме зятя.

– Давайте оставим это в покое, – прервал сурово пан Андрей, – что нам до этого?

– Несомненно, несомненно, – подтвердил законник, – но всегда эта вещь интересная, что, где и как ближние делают. На путешествие, милостивый государь, в секрете под высокий кредит взяли деньги. Что там дальше будет? Потому что долги как болезни, какое-то время в теле сидит, потом выбросится наверх, покроет язвами, поранит – и добьёт.

– Пусть Бог убережёт! – сказал Андрей.

Удивлённый Озорович поглядел.

– Но разве вы так жалеете своего неприятеля? – спросил он.

– Не забывайте, что этот неприятель – мой брат, – откликнулся Андрей, – что хоть мой враг, я для него им не являюсь.

Адвокат рассмеялся.

– Хорошо это говорить, так и шляхетское происхождение светится, – сказал он, – но человек имеет кровь.

– Которая, как видите, остывает! – добавил хозяин. – Сегодня мне его жаль, не имею травмы.

– А там бы в Розвадове вас в луже воды утопили, – говорил Озорович, – я знаю наверное. Он сам, жена – достойная половина. Зубовская также. Завидуют вашему табуну, дому, достатку… всему.

Андрей пожал плечами, пытаясь переменить разговор.

– А как же там пан Ян с женой? – спросил он.

– Mirabilis bombarda Dei, – воскликнул Озорович, – как говорил… не знаю, кто… Женщина – mirabilissima существо. Металась, плевала, вздрагивала, не хотела идти за старого, а как пошла, – почти с первой минуты села ему на шею, и вот! Тот невыносимый Ян, которого люди считали необъезженным, положил уши и, послушный, движется туда, куда ему прикажут.

Андрей молчал, а законник, который добрался до бутылки и закуски, всё больше оживляясь, говорил:

– Жена, возможно, не знает и не догадывается о состоянии капитала, потому что деньгами сорит точно их откопали в Розвадове. Крах за порогом стоит…

Тут ясней объявилась причина, из-за которой Озорович так неприязненно выражался о Розвадове и хозяйстве в нём.

– Есть ещё одна вещь, которой утаить не могу. У Домки Зубовской, ещё когда Шнехота проекты не объявил, был заезжающий к ней молодой адвокатишка, недотёпа, господин благодетель, Серебницкий, но это парень ладный, смелый, и хоть в голове у него воробьи вылупляются, около женщин ходить умеет. Они знались тогда, а Зубовская ему дом обещала, потому что испугалась. Теперь, пане, Серебницкий выплыл в Розвадове, как юридический консультант хозяина. Меня… меня не хотели. Озорович старый пьяница, Озорович старая бочка, а тем временем Озорович спьяну умнее, чем Серебницкий, когда трезвый, и усики имеет вверх и глазки его блестят, и уста смеются. Шнехота на это слепой, а кто у него самый частый гость, лучший приятель? Серебницкий… В книге предназначений было написано, что ему эта жёнка за тех двух заплатит.

Андрей сухо прервал:

– Это сплетни.

– Они из пальца не высосут! – добавил Озорович. – Говорю, что слышал, relata refero, а не хочешь слушать – retro, спрячу в карман и тихо лихо.

Он рассмеялся и выпил. Начали говорить о чём-то другом, однако же пару раз спросил ещё о Яне Андрей издалека, не допуская только, чтобы законник над ним насмехался.

Из других источников также подтверждалась новость о скором отъезде Яна Шнехоты в Варшаву. Повсеместно удивлялись тому что характер его так вдруг изменился, повторяя пословицу: Кто женится, тот изменится. Шнехота, такой неприятный в совместной жизни для двух жён, которых потерял, неопытной Домке, молодой, давал вести себя, как хотела. Собирались сначала граничные споры и война с братом – оставили их в покое, несколько раз захватили скот на пастбище и выдали его друг другу взаимно. Об Андрее никогда и воспоминания не было в Розвадове.

Через неделю Аарон донёс, что Шнехоты выехали. Зубовская осталась одна на Мызе, жалуясь на дочку и зятя. В Побереже тем временем фабрика около усадьбы шла неслыханно быстро и та пустошь, в которой души из частилища каялись под внешностью ласок, крыс и летучих мышей, – принимала совсем иную форму. Покои украшали, точно пан Андрей хотел ассамблеи и редуты в них давать. В соседстве говорили, что один бриллиантовый паук для потолка, привезённый из Варшавы, стоил сказочную сумму.

– Этот человек имеет где-то миллионы в сундуке, с которыми не знает, что делать, – говорили соседи.

Кроме того, сразу по окончании и высыхания обновлённой половины, собирались перебраться в другую, чтобы её также привести в лучшее состояние.

Всё большее любопытство приводило в Побереж гостей, поехал и Похорыло, чтобы de visu смог говорить о тех вещах. Недоумевал..

– Благодетель, думаете тут балы устраивать? Или хотите общество собирать? Потому что это не без мысли и цели, – спросил он.

– Не имею никаких проектов, но хочу кому-нибудь дом после себя парадный и аккуратный оставить.

– Простите моё любопытство, – добавил Похорыло, – я крестьянин; чтобы оставить кому-то, нужно иметь семью. Чтобы иметь семью, следовало бы жениться.

Андрей грустно рассмеялся.

– Уж мне тут Озорович пятерых девушек сватал, уважаемый сосед, – сказал он, – но если над младшим, чем я, Яном, шутили, что поздно женился, что бы тогда было со мной? Простая вещь! Ян, мой брат, потому что хоть не хочет, но есть моим братом, имеет молодую жену, может иметь потомство, готовые наследники.

– Как это? – подхватил Похорыло. – Вы бы и это отдали? Им?

– А почему нет?

– Это же враги!

Андрей презрительно пожал плечами.

– Не считаю их за таковых!

– Вы человек святой, – добавил старый брюхач и поклонился.

Андрей улыбнулся. На этом кончилось. Соседи удивлялись.

Надеялись, что после окончания дома он захочет им похвалиться и пригласит на экскурсию, но ошиблись. Ксендз Оберановский приехал обновлённый дом освятить, выпил кофе, а так как не хотел взять пару дукатов, достал фуру пшеницы для бедных – и на этом конец.

Ещё большее удивление пробудила новость, что пан Андрей после отъезда брата поехал навестить Зубовскую. Она сама ушам и глазам верить не хотела. Она вышла очень надувшаяся. Андрей был почти весёлый.

– Я приехал проведать, – сказал он, – как ваша дочка поживает?

Вопрос смешал женщину, которая опустила глаза и начала забавляться концами платка. Что тут было ответить! Не хотела сначала перед чужим выдать травму от ребёнка, негодование к зятю, но натуру имела такую, что ей скрыть то, что чувствовала, было трудно.

– Я не осведомлена, – сказала она, – Домка не имеет времени писать, а пан Шнехота думает о чём-то другом, лечится…

От слова к слову, однако, пани Зубовская не заметила, как