– И себя, – вставляет Марат. – Так, мужики, вы чего завелись-то? Андрей, не отвлекайся. Рассказывай, что у вас было с президентом-то.

– Ещё один, – фыркает Андрей. – У меня действительно имелся к нему определённый список просьб, и я неоднократно пытался пообщаться с ним, попасть на приём, на какую-нибудь встречу с творческой интеллигенцией, «круглый стол». Но меня упорно не приглашали. Вот кого угодно приглашали, только не меня.

– Меня тоже, – подаёт голос Лёнька, но Андрей так на него смотрит, что тот мгновенно умолкает. – Ну, я не особо и хотел…

– А я хотел! Потому что у меня есть ряд вопросов, касающихся нашей культуры. И если говорить о будущем хотя бы эстрадной музыки, то с кем, как не со мной? Вы посмотрите, что на телевидении творится! Засилье западных артистов по всем музыкальным каналам. На чём мы воспитываем нашу молодёжь?

– Так, всё, Андрей, ближе к теме, – смеётся Марик. – О тлетворном влиянии Запада ты кому-нибудь другому рассказывай… в Кремле.

– Ну вот меня раз не позвали, два не позвали, три. Я через министра культуры ходатайствовал, даже в администрацию президента однажды звонил. Отделывались общими фразами, мол, в следующий раз обязательно. А на этом приёме я у президента и спросил, мол, как так получается, что я, не последняя фигура в культуре, не могу попасть ни на один приём, кроме вот этого, новогоднего, когда и неудобно о проблемах говорить. Президент улыбнулся, подозвал какого-то человечка и высказал ему, мол, плохо работаете, товарищ. Он покивал, обещал исправиться и исчез. Мы ещё парой фраз обменялись, и президент дальше пошёл, к спортсменам. Вот и вся «дружба». То, что по телевизору нас вместе показали, ничего не значит.

– А ситуация-то исправилась? Тот «товарищ» сделал выводы?

Кигель хмыкает и тянется за сигаретами:

– Да конечно. Через десять минут он ко мне подошёл и говорит: «Что же вы, Андрей Иванович, меня перед президентом подставили?» Я говорю: «Это вы сами себя подставили». Он начинает мне рассказывать, что не виноват, что он начальник, отвечает за протокол, а это всё отделы… В общем, обычная история. И просит меня обязательно прийти на «круглый стол» с деятелями культуры через два дня. Я говорю: нет, не приду. И смотрю, как у него морда вытягивается. «Как не придёте? Теперь, если вас не будет, президент не поймёт! Он же лично проверит!» А мне, говорю, плевать. Я Народный артист Советского Союза, я пел перед всеми вождями, начиная со Сталина. Когда вы ещё даже не родились! Почему я должен перед вами унижаться и выпрашивать приглашение, чтобы поговорить о проблемах моей страны и моей культуры! Когда сам я являюсь её немалой частью. А он стоит такой ошалевший, глазами хлопает. Я развернулся и ушёл. На следующий день мне фельдъегерь привёз официальное приглашение на этот «круглый стол».

– И ты пошёл? – уточняет Марик.

– Конечно пошёл. Культура же не виновата, что у нас такие чиновники. М-да… Просрали страну.

Марат и Волк молчат. Знают, что на тему Советского Союза с Андреем лучше не спорить. У каждого из них сложные отношения со временем. Оба забуксовали в перестройку, в отличие от того же Кигеля, быстро перестроившегося на коммерческие рельсы как артист и заодно открывшего в себе талант бизнесмена. Но Лёнька, как ни странно, лучше адаптировался психологически, ему не мешали молодые артисты, поющие трусы и стремительно деградирующее телевидение. Он с удовольствием осваивал новые технологии в виде фонограмм и новые финансовые схемы, по которым оплачивались корпоративы и государственные праздники с обязательным «кэшбеком» заказчику. Марат предпочёл затворничество, но тоже не рвался огульно хаять новое время. Во времени старом, где он был народным любимцем и баловнем судьбы, существовало слишком много «но», слишком много стен, в которые упирался его огромный талант: цензура, «железный занавес» и тщательный контроль за артистами, начиная от рубашки, в которой ты выходил на сцену, и заканчивая деньгами, которые ты имел право заработать. И не дай бог, ты становился богаче рабочего с завода или надевал кружевные манжеты, так подходящие твоему сценическому образу. Если бы не возраст и нездоровье, если бы его юность пришлась на новые времена… Кто знает, кто знает…

***

Мария Алексеевна открывает дверь своим ключом, справедливо рассудив, что уже довольно поздно и Марат наверняка спит. Он и спит, только не в своей постели, а на диване. Картина в целом открывается чудная: три легендарных артиста, а для неё просто Лёнька, Андрей и её Марик, дрыхнут, привалившись друг к другу. Лёнька ещё и руку под щёку засунул – для удобства, видимо. Хорошо, что тут нет журналистов, а в Москве, в отличие от Голливуда, папарацци ещё не додумались висеть на водосточных трубах и заглядывать в окна.

На столе заветренные остатки селёдки и несколько сиротливо лежащих на большом блюде рулетиков. Под столом две пустые бутылки из-под коньяка. Третья, тоже пустая, рядом с диваном. Мальчики повеселились на славу.

Мария Алексеевна вздыхает и идёт в спальню за пледами. Находит всего две штуки, но широких, так что на троих хватает. Потом начинает убирать со стола. Всё равно после концерта ей сразу не уснуть, а натыкаться утром на грязную посуду она терпеть не может. В комнате работает телевизор, и даже звук не приглушён, но всем троим это совершенно не мешает спать. Ну да, господа артисты, за десятилетия гастрольной жизни привыкли спать сидя и стоя, под стук колёс и грохот оркестра.

По телевизору говорят про захват заложников в концертном зале «Мир». Мария Алексеевна останавливается перед экраном с грязными тарелками в руках, не дойдя до кухни. Она сегодня с утра на репетиции, потом концерт. Про случившееся слышала краем уха. Ну что там, чем дело кончилось? Всех освободили? Ну слава тебе, господи. Жертвы есть? Среди бойцов спецназа. Жаль ребят. Какое всё-таки неспокойное время. Ой, а Андрей там откуда? Выступал переговорщиком? Вывел двух девчонок? Господи помилуй, вот это новости.

Мария Алексеевна невольно переводит взгляд на диван. Андрей, как всегда, ни дня без подвига. И детей спас, и друга не забыл поздравить, ещё и напились все трое в хлам, судя по всему. Сумасшедший дом.

Она, не замечая, что качает головой своим мыслям, относит тарелки на кухню и берётся за телефон:

– Алло, Зейнаб? Прости, что так поздно, дорогая. Ты знаешь, что твой у нас? А, знаешь, ну хорошо. Я боялась, что он не предупредил, что ты волнуешься. Да спит. Ну как… Они