– Мне так кажется, – повторила я.

Леон повернулся и долго смотрел на меня, так что мне даже захотелось заплакать.

– Что с тобой? Тебе грустно? Или болит что-нибудь?

– Грустно. И болит.

– Что?

– Всё болит. Я вся. И душой, и телом.

Мне было очень плохо. Войдя в фойе, я почувствовала, что меня качает, и свернула во внутренний дворик. Там никого не было. Это было очень кстати, меньше всего мне хотелось, чтобы ко мне кто-нибудь пристал; полбутылки вина – не так уж много, но сегодня это был явно перебор. Я перешла дворик и зашла в дом Арсения и Лиды. Постучала в дверь их номера.

– Открыто, – отозвалась Лида.

Она сидела на полу и складывала в чемодан вещи. В комнате было прибрано, одежда уложена на кровати в стопки. Я зашла и рухнула на стоящий у двери стул. В глазах плыло, стены качались и где-то рядом с диафрагмой необъяснимо покалывало.

– Маша, – сказала она. – Это ты. Но уже поздно.

– Я знаю, только посижу немного и пойду.

– Я не про это. Я имею в виду, что ты поздно пришла. Они уже уехали.

– Кто?

– Арсений и эта певица. Юлия Маковичук.

– Уехали?.. Куда?

– Понятия не имею. Укатили на её машине, со всеми её людьми и… вещами. Она увезла его. Увезла, а он забыл карту…

– Ка… кую карту?

– Банковскую. На которой деньги. И его кошелёк, он тоже остался. У него с собой ни копейки.

– Не может быть. Она хотела остаться…

– Значит, перехотела…

– Но как же без денег?..

Лида дёрнула плечом. Она думала о своём.

– Но не во мне дело, – сказала она, будто отвечая на чей-то вопрос.

У меня было такое чувство, будто я попала к призракам, и Лида, с которой я сейчас разговариваю, – вовсе не человек… «Но кто же она тогда, – машинально спросила я себя, – и кто я?»

– Дело не во мне, а в том, что запланированы гастроли, репетиции… Даже не представляю, что будет… Арсений задействован почти в каждом спектакле… Он права не имеет вот так всё бросить. «Пигмалион»…

Я засунула руку в карман, и, преодолевая муть в голове и теле, достала телефон. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Ни Юля, ни Арсений не хотели, чтобы их находили.

– Бесполезно, – сказала Лида. – Теперь ты до него не дозвонишься, пока он сам не захочет… Такая у него особенность. Его родители за это уж как ругали, а толку…

– Да, может, он вернётся через пару дней.

– Может. – Лида пожала плечами. – А может, и нет. У него нет чувства ответственности. Он всегда верен только себе… Одному себе. Но я не думала, что когда-нибудь это коснётся «Пигмалиона». Театр для него всегда был – святое.

– У тебя нет воды?

Лида налила из графина воды и подала мне в стакане, стенки которого были захватаны пальцами.

– Может, чая поставить? Здесь есть кухня.

– Нет. Я хочу в кровать. Я пьяная.

– Как я хочу быть пьяной, – задумчиво произнесла Лида, – чтобы не помнить всего этого…

– Ты держись, – сказала я в дверях.

– Да я держусь, – ответила она, – просто иногда бывает трудно… Мы ведь заявление подали, хотели готовиться к свадьбе…

Я закрыла за собой дверь, прошла по коридору и вышла во дворик. На воздухе мне стало лучше, и я медленно побрела к себе. Мне посчастливилось никого не встретить, если не считать утомленную девушку на ресепшене, которая скользнула по мне взглядом и снова уткнулась в свои записи. На меня навалился сон, я повернула ключ в двери и сняла туфли, а после, не раздеваясь, завалилась на кровать. Всё поплыло, некоторое время я боролась с качкой и смутно прикидывала, не принести ли мне, пока не припёрло, тазик, но так и не смогла заставить себя дойти до ванной. Сквозь сон я слышала, как гремел фейерверк, и, приоткрыв глаза, ухватила взглядом причудливые отблески на шторах. Потом мне показалось, что кто-то колотит в дверь, а может, это были звуки фейерверка. Праздник жизни, апогей фестиваля – но у меня не было сил даже открыть глаза.

Я встала и поняла, что в дверь действительно стучали, – я проспала. Всё вокруг встало на свои места, стало чётким и ясным, лишь далёкая, глубоко запрятанная в голове боль немного туманила сознание. Я набрала номер Леона.

– Проснулась? – сердито спросил брат. – А автобус-то – тю-тю! Только что укатил от поворота.

– Где ты?

– На веранде. И Марлен со мной.

– Доброе утро, соня, – ворчливо поприветствовал Леон, когда я спустилась. – У меня ещё вчера было предчувствие, что мы не уедем.

– А что, вечерний отменили?

– Почему же. Просто с утра как-то лучше. Кушать хочешь?

– Ужасно.

– Поешь гречневой кашки, – предложил Леон. – Нас только что накормили отличной рассыпчатой гречневой кашкой. Сударыня! Не могли бы вы принести завтрак девушке прямо сюда? Благодарю вас!

Я ела, а они оба молчали. Почему-то мне вдруг представилось, что мы с Лидой-Марлен – жертвы дерзкого ограбления, ждущие, когда их пригласят давать показания, а Леон – хоть и сочувствующий, но в принципе совершенно случайный свидетель.

После завтрака Леон отправился бродить по окрестностям с фотоаппаратом – искать, как он сказал, что-нибудь любопытненькое. Лидка ушла к себе, а я поднялась в номер, взяла солнечные очки и телефон и спустилась вниз. Площадь и ближние улицы пустовали, и вокруг было непривычно тихо. Стайка ребятишек, негромко переговариваясь и не нарушая звенящей тишины, бродила по окраинам, где стояли торговые палатки, с пакетами в руках, искали что-нибудь интересное, а может, собирали мусор. Два мужика, высотой и ровной от плеч до щиколоток худобой напоминающие садовые шланги, в серых спецовках и бейсболках махали мётлами. На их лицах были написаны похмелье и покорность судьбе.

Я заказала маленький чайник чая, нацепила очки и стала смотреть на площадь. Оглушение прошло, в голове потекли насмешливые мысли. «Поздравляю, – сказала я себе, – поехать на загородный праздник, чтобы отвлечься и стать свидетелем убийства; впервые после разочарования с надеждой посмотреть в глаза мужчине и узнать, что он был лишь частью плана твоего малолетнего любовника-эгоиста… Поздравляю!»

Нет, я ни о чём не жалела – даже о сумбурном сексе. Должно быть, мой потенциал обижаться израсходовался на Дениса – мне даже не было особенно обидно от того, что Илья ни разу не позвонил после того утра; что ж, обещание, которое он дал Арсению, выполнено с лихвой… Просто снова стало очень тихо и очень скучно. Даже возникло подозрение, что тихо и скучно – это теперь станет моим обычным состоянием. Ничего-ничего, подумала я, давай-ка вспомним Соломона: всё проходит, пройдёт и это…