– Я знаю, – кивнул он, уверенно глядя на нее. – Вы слишком цените свою свободу – пока. Но когда вы объедитесь ею до тошноты, когда она станет вам омерзительна, тогда – приходите ко мне.

Губы его изогнулись в жестокой гипнотизирующей улыбке, снова напоминавшей оскал крупного опытного волка. Рите опять стало не по себе, она коротко махнула Борису рукой, села в машину и захлопнула за собой дверь.

Витаутас позвонил ей через неделю.

– Я прочел ваши рассказы, – едва поздоровавшись, заявил он. – Нужно встретиться.

Рита согласилась увидеться с ним в театральном кафе. Именно в этом, располагавшемся в самом центре Москвы, на Бульварном кольце, театре в последнее время работал Витаутас. Главный режиссер театра Волкова, заслуженная и именитая, вечно слегка простуженная женщина, пригласила на этот театральный сезон восходящую звезду поработать в ее театре по контракту. Здесь же состоялась и премьера его нашумевшего спектакля, принесшего ему «Золотую маску».

На стенах намалеваны были улыбающиеся и рыдающие белые рожи. В витрине кафе уныло подсыхали бутерброды с семгой. Эту несчастную семгу никто не ел – именитые актеры не жаловали театральное кафе, предпочитая ему многочисленные московские рестораны, студентам же, работавшим в театре массовкой, такие бутерброды были не по карману.

Столик, за которым устроились Рита и Витаутас, прихрамывал на одну ногу, и отвратительный растворимый кофе при каждом движении норовил разлиться. Витаутас, отхлебнув из стаканчика и поморщившись, приступил сразу к делу:

– Рита, я хочу поставить по вашим рассказам спектакль.

Рита едва не подавилась химическим пойлом.

– Что? – Помедлив минуту, она добавила: – Витаутас, если вы считаете, что что-то мне должны, то…

– Да при чем тут это! – Режиссер сердито взмахнул некрупной широкой ладонью. – Вы же сами творческий человек, должны понимать, что я никогда бы не взялся за не имеющий художественной ценности проект только из хорошего отношения к автору.

– Ну допустим. – Рита недоверчиво улыбнулась. – Тогда почему же вы хотите поставить спектакль по моим рассказам?

– Они меня абсолютно перевернули, – сказал Витаутас. – Это просто что-то потрясающее. Мы сделаем спектакль, который взорвет всю Москву.

Рите далеко не сразу удалось привыкнуть к внезапным перепадам настроения Витаутаса – от сонного равнодушия и флегматизма до бьющей через край бешеной энергии. В тот раз он даже немного напугал ее, когда подскочил вдруг из-за столика кафетерия – волосы взметнулись, глаза загорелись, даже стекла очков как будто вспыхнули изнутри флуоресцентными лампочками.

– Пойдемте! Пойдемте!

Ухватив Риту за запястье, Витаутас потащил ее в малый зал театра. Здесь сейчас никого не было, стояла тишина и пахло картоном и пыльным бархатом. Но Витаутас мигом уничтожил отрешенное спокойствие пустой сцены, взлетел на нее и принялся двигаться, пританцовывать, вскидывать руки, падать. И все это время говорил, говорил, говорил. Он как будто бы один сыграл за эти полчаса для Риты весь будущий спектакль, исполнил все роли, выступил сразу и режиссером, и звукооператором, и костюмером. Наблюдая за его метаниями по сцене, загипнотизированная его голосом, Рита видела словно не его, а будущее действо.

Витаутасу удалось убедить ее, заставить поверить в то, что это действительно возможно. Что по ее рассказам будет поставлен самый удивительный, самый необычный и ошеломляющий спектакль не только в Москве, но, может, и во всей России. Она как будто вспыхнула от рассыпаемых Витаутасом искр энтузиазма и загорелась этой возможностью не меньше, чем он. Разве это не то, о чем она всегда мечтала? Ее писанина получит признание, о ней узнают, оценят, заговорят. Разве не ради этого она когда-то приехала в Москву почти без копейки денег, никого здесь не зная? И почти десять лет к этому шла. Неужели теперь, наконец, ее мечта начинает сбываться?

– Конечно, нужно скомпилировать ваши рассказы для сцены. – Витаутас закончил свой «спектакль», перешел к бытовым вопросам и тут же «погас», стекла очков снова сделались тусклыми, лицо – невыразительным. – Если вы не против, я бы очень хотел поработать вместе с вами. Вместе адаптировать рассказы для будущего спектакля.

Не против? Да она ждала этого шанса долгие годы.

Рита с трудом сглотнула, стараясь не выдать охватившего ее, рвавшегося наружу из грудной клетки восторга, и сдержанно сказала:

– Давайте попробуем.

Витаутас оказался и в самом деле маньяком своего дела. Он не давал Рите ни минуты покоя. Она просыпалась утром от настойчивого звонка в дверь, сонная, шла открывать, закутавшись в халат, и в квартиру тут же врывался Витаутас, кипящий энергией, воодушевленный, готовый к работе.

– Спишь еще? – недовольно бросал он. – А мне тут ночью идея пришла…

Он совал Рите в руки пластиковый стаканчик с кофе, прихваченный для нее где-то по дороге, и, не слушая никаких возражений, включал компьютер и начинал тыкать пальцем в текст на экране и что-то вещать. Рита отчаянно ругалась с ним, проклинала и материла дотошного режиссера как могла, не желая признаваться себе, что ловит от этой их совместной работы настоящий кайф.

Ведь именно об этом она всегда и мечтала. Именно этого и хотела, ввязываясь от скуки в дурацкие авантюры. Вот такого напряженного творческого альянса, человека, понимающего и подхватывающего твои идеи с полуслова, работы не «в стол», а имеющей какие-то перспективы. Она была по-настоящему счастлива этой зимой. Все на редкость хорошо складывалось.

– Вот здесь, – сказал однажды Витаутас.

Он поднялся из-за стола, пробежался по комнате, стиснув перед собой руки, резко развернулся и напряженно потер ладонью лоб:

– Что-то не то. Герой какой-то… безликий. Бандит, убийца… Этого мало! Нужно дать какую-то особенность, деталь характера… Не знаю!

Рита на мгновение задумалась, опустив голову и прикусив костяшки пальцев, и наконец предложила:

– Пускай… Пускай он постоянно как будто пританцовывает и мурлычет себе под нос регги. И вид имеет такой, знаешь, расслабленно-блаженный. Был у меня один такой знакомый, на кладбище работал.

– Потрясающе! – завопил вдруг Витаутас. – Именно! Как тебе это удается? Ты… ты самый талантливый писатель в мире!!!

Он подскочил к Рите и вдруг поцеловал ее. Не просто восторженно чмокнул в щеку, а поцеловал по-настоящему, жадно припав трепещущими губами к ее рту. В этом было что-то необъяснимо правильное, как будто этот поцелуй был естественным продолжением их совместной работы, частью творческого процесса. Как будто именно так они могли еще полнее и глубже понять друг друга. И Рита ответила на поцелуй. От Витаутаса приятно пахло дорогим одеколоном.

Все, что происходило дальше, слилось в один сплошной поток работы над будущей пьесой. Споры до хрипоты, отбитые о клавиатуру пальцы, посетившие обоих озарения, торопливые судорожные объятия, когда секс казался продолжением их общей работы. Иногда Рите казалось, что все это случилось между ними лишь для того, чтобы не приходилось прерывать работу на ночь. Чтобы можно было подскочить на постели в три часа ночи, потрясти за плечо спавшего рядом мужчину и хриплым со сна голосом проговорить: