НАЧАЛО СЕНТЯБРЯ принесло нам с Сарой настоящую радость, правда, для нее это сопровождалось небольшим беспокойством. Сара была беременна. Анализы показали, что ее диабет достаточно стабилен. Однако в 1976 году мониторинг уровня сахара в крови был не такой простой процедурой, как сейчас, так что врачи ясно дали понять, что Саре придется лечь в больницу как минимум за шесть недель до рождения ребенка. Шесть недель в больнице представляли собой целое испытание для двадцатипятилетней женщины. И, что самое худшее, лучшие медицинские учреждения для диабетиков располагались не в центре Лондона, а в юго-восточном пригороде Далуича. В случае, если бы все пошло хорошо, Саре нужно было лечь в больницу в середине февраля 1977 года, а ребенок родился бы 31 марта. Это означало, что мне нужно было быть в Лондоне и в феврале, и в марте, что могло бы совпасть с запуском «Эвиты» в США. Мы решили не распространятся о беременности на случай, если что-то пойдет не так.

Премьера альбома должна была состояться в Новом лондонском театре, который впоследствии стал домом «Кошек» и «Школы рока». Накануне премьерного прослушивания я снова пошел вразнос. Акустика в зале была настолько ужасной, что я пригрозил вообще не появляться на премьере. В конце концов Дэвиду Ланду удалось успокоить меня, но не раньше, чем Гамильтон-Смит был срочно вызван в театр для настройки аппаратура. Прослушивание прошло хорошо, и все отзывались положительно. Но к тому моменту Тим был уже сыт по горло моими истериками. Проблема усугублялась тем, что, чем более безразличным становился он, тем больше я бесился. Моим оправданием служит то, что я действительно беспокоюсь о качестве звука. И спустя сорок лет ничего не поменялось. Я устраивал скандалы из-за плохого звука в театрах чаще, чем мне хотелось бы тут упоминать.

Как и в случае с «Суперзвездой», работа над структурой «Эвиты» была первостпенной задачей. Мы с самого начала договорились, где именно должны располагаться «коронные номера», так что «Buenos Aires», песня, посвященная приезду Эвы в Буэнос-Айрес, была написана раньше других. Также и «A New Argentina», единственную настоящую рок-композицию, я закончил одной из первых. Идея Тима о первой сцене в кинотеатре, которая переносит зрителей на грандиозные государственные похороны Эвы, стала основным музыкальным блоком. В конце Эва должна была исполнить обращенный в прошлое «плач». Я написал мелодию, которая подходила и для первой сцены, и для последней. Было крайне важно продемонстрировать масштабы события. Так что для скорбящего хора-толпы я переработал латинский «Реквием», назвав его «Реквием на вечную память донны Эвиты». Кроме того, я подвел музыку к кульминации, которую прерывает Че. Используя его в качестве рассказчика, мы могли построить историю в стиле «Иосифа». Например, Че рассказывает предысторию Перона в песне «Oh What a Circus», которая является рок-танго версией «Don’t Cry for Me».

После того, как Че заканчивает свою критику Эвы и всего, за что она боролась, фокус смещается обратно на похороны. Хор начинает петь латинскую «Salve Regina» на мотив куплета «Oh What a Circus», которую затем подхватывает весь оркестр. Теперь мы слышим голос Эвы, звучащий в буквальном смысле из могилы. Она поет «Don’t Cry for Me Argentina» со своей собственной версией припева, который мы впервые услышали из уст Че. Мелодия «Oh What a Circus» и «Don’t Cry for Me» больше не раздается вплоть до выхода Эвы на балкон Каса Росада Минутная последовательность захватывает, потому что аудитория начинает подсознательно связывать эту музыку с персонажем Эвы.

Я улыбаюсь каждый раз, когда слышу похороны. С тех пор, как я увидел «Тоску» в постановке Дзеффирелли на Ковент-Гарден, мне нужна была подходящая сцена, чтобы выстрелить из пушки со сцены. Тим сделал мне подарок. В песне «Oh What a Circus» упоминались пушки, и я не мог упустить возможность. После сцены похорон мы занялись рок-мелодией в размере 6/4, которая должна была дать толчок развитию действия. Она намеренно не была даже близко похожа на латиноамериканскую музыку. Из рассказа Че мы узнаем, что Эва сошлась с второсортным исполнителем танго по имени Агустин Магальди, так что покинула свою провинциальную дыру и отправилась прямиком в Буэнос-Айрес. Магальди безуспешно пытался отговорить Эву, о чем зрители узнают из песни «Eva Beware of the City», но в «Eva on the Move» она ясно дает понять, что ни перед чем не остановится.

Они приезжают в столицу под звук парагвайских арф, чей звук так заворожил меня в 1976 году. Мне очень нравился этот «взрыв» арф, потому что музыканты любят играть на этом инструменте в дециму, так что в их исполнении всегда можно услышать большую терцию. Когда они играют в разных октавах, они совершают один из главных смертельных грехов, по мнению преподавателей гармонии. Я был тоже не прочь согрешить самым постыдным образом.

Ключевая песня «Buenos Aires» демонстрирует не только триумфальный приезд Эвиты, но и социальный состав города. В 1976 году я хотел, чтобы аккомпанирующая группа была более «роковая», так что мы с гитаристом Генри Маккалау написали небольшой рифф. Но спустя годы аутентичность взяла свое, и в постановке Майкла Грандаджа боссанова обрела безраздельную власть. Тим очень ловко придумывал, как ненавязчиво вводить Че в действие. Например, как в песне «Goodnight and Thank You», где целая группа любовников Эвы бесцеремонно оказывается на улице. Тиму удалось сжать несколько лет повествования всего лишь в одну песню.

Следующей на оригинальной пластинке идет композиция «The Lady’s Got Potential». В музыкальном смысле это рок-песня на старый манер, в которой Че уходит от истории Перонов и рассказывает о своих надеждах в отношении патента. Когда постановкой занялся Хал, песню заменили на «The Art of the Possible». (Алан Паркер, настоящий старый рокер, восстановил песню в своем фильме 1996 года, исключив, конечно, инсектицид.) Затем на политическом митинге по сбору средств для пострадавших от землетрясения Эва знакомится с Пероном и заигрывает с ним песней «I’d Be Surprisingly Good for You». Здесь, как и в случае с «Don’t Cry for Me», мне нужна была мелодия, которую я смог бы вновь использовать в предсмертной сцене Эвы.

«Another Suitcase in Another Hall» была специально написана как самостоятельная песня, спетая юной любовницей Перона, после того как ее сместила идущая напролом Эва. Я последовал совету Хала и переделал некоторые мелодии из «Дживса». Тим считал, что худшим эпизодом «Дживса» была песня о теннисном турнире «Summer Day». И он был прав. Так что я переделал ее припев для «Another Suitcase». Я предложил вплести песню в структуру, повторив ее в сцене, где, в тот момент, когда Эва яростно цепляется за жизнь, появляется новая очень юная любовница Перона. Мы так никогда и не написали эту сцену, но намек на «Another Suitcase» все же раздается в конце финальной сцены между Пероном и Эвой.

Следующий номер – «Dangerous Jade». Мы перезаписали эту песню после того, как Хал Принс послушал черновую версию. Военные офицеры, которые привели Перона к власти, объединяются с аристократией и вместе поют об общем неприятии Эвы. Короткая сцена с Эвой и Пероном содержит единственную настоящую рок-композицию «A New Argentina». Я даже использовал старый хеви-метал трюк с двумя барабанщиками, которые играют одно и то же. В театральной постановке первый акт заканчивается песней «A New Argentina», но на оригинальном альбоме сцена с Пероном и Эвой плавно переходит к Каса Росада, эпизоду, который был моим наибольшим вкладом в «Эвиту». Сначала Перон произносит свою первую речь в качестве президента. Все вожди использовали похожие речевые обороты, так что я написал для Перона шаблонное музыкальное сопровождение, чтобы использовать в нем несколько националистических банальностей, который поднимаются до высокого регистра, когда он произносит «the humble bodies of Juan Perón and his first lady Eva Duarte de Perón»[50]. И в этот момент появляется Эва.