Когда я приехал в больницу, Сара полностью пришла в сознание. Она и правда чуть не умерла. Годы спустя Сара все еще помнит, что она видела и чувствовала той ночью – это было самое удивительное и прекрасное переживание, какое она когда-либо испытывала. Когда она вспоминает об этом, то чувствует «странное покалывание» в спине. Она рассказывает о прекрасном туннеле с самыми любимыми людьми и самыми счастливыми моментами жизни, которые сопровождались зашкаливающим чувством радости. Затем она видела огромную пропасть, на другой стороне которой ее приветствовали знакомые давно умершие люди. Внезапно она почувствовала, как ее затащили обратно в туннель, и очнулась, увидев доктора Фишера, который сказал: «Мы почти потеряли вас в три часа ночи».

Я был так счастлив просто видеть Сару живой, что совсем не помню, о чем мы говорили. Помню только, что она необычайно быстро шла на поправку. В Сидмонтоне должно было пройти два сольных концерта моего брата Джулиана. Мы решили устроить их, так как я хотел понять, есть ли в округе потенциальные посетители ежегодного Сидмонтонского Фестиваля. Сара сказала, что отмена концертов исключена. Более того, до больницы она успела приготовить и заморозить тесто для кишей, которыми мы планировали угощать зрителей после выступления. Неужели Ви не поможет мне? Несмотря на сильную слабость, Сара была решительно настроена немедленно справиться с кетоацидозом и его последствиями. Многие люди с диабетом первого типа продолжали жить полноценной жизнью. И Сара Джейн Тюдор Ллойд Уэббер собиралась стать одной из них. Она была так настойчива, что концерты действительно прошли, как мы планировали. Их успех способствовал появлению Сидмонтонского Фестиваля, на котором затем на протяжении тридцати лет проходили премьеры большинства моих работ.

Задачей номер один было найти первоклассного специалиста по диабету для Сары. Джордж и Брайан Пиготт порекомендовали доктора Дэвида Пайка, и мы записались к нему сразу же, как Сару выписали из больницы. Ее волновало два вопроса. Сможет ли она вести нормальную жизнь и сможет ли родить ребенка? Врач дал утвердительный ответ на оба вопроса, но только при условии, что она будет следить за собой. Сорок пять лет назад людям с диабетом было сложнее завести детей, чем сейчас. Но все было возможно при строгом следовании двум правилам: регулярные анализы крови и отказ от готового сахара, который смертельно опасен для диабетиков. Это была не самая лучшая новость для Сариного отца, который руководил самой крупной сахарной компанией в Британии. Мне пришлось научиться помогать Саре с ее инсулиновыми инъекциями, которые нужно было делать два раза в день. Меня начинало мутить каждый раз при виде шприца, и я ужасно переживал из-за дрожащих рук, так что в итоге я нашел инсулиновый пистолет, благодаря которому можно было избавить себя от вида иглы. Сара и по сей день благодарит меня за то, что я совершенно бескорыстно помогал ей во всем. Меня очень беспокоило, что ее диабет положит конец нашим гастрономическим приключениям. Все, начиная суетой с инсулиновыми инъекциями в публичных местах и заканчивая страхом выбрать блюдо не с тем сахаром, грозило вашему покорному слуге отказом от посещения его любимых ресторанов.

В общем, дабы избавиться от страха, мы стали вдвое чаще посещать рестораны. Достаточно быстро мы стали разбираться в том, что и как едим. В результате Сариного диабета мы оба стали питаться лучше, а, главное, полезнее, чем раньше. Никому не вредно понимать, сколько сахара содержится в углеводах и разных фруктах. Например, сколько людей знают, что в сладкой газировке Fever-Tree tonic содержится на 60 процентов больше добавленного сахара, чем в Schweppes?[47] Контроль над диабетом заключается в том, чтобы сохранять баланс между глюкозой, которая требуется организму, и количеством инсулина, который нужен для ее переработки. Мы поняли, что диабетик, который следит за диетой, может спокойно посещать рестораны и наслаждаться вином. Нужно просто знать, что ешь. Сара дожила до шестидесяти четырех лет и продолжает радоваться жизни, мы родили двух здоровых детей. Она живой пример того, как диабетик может жить полной жизнью. Если бы все следовали такой диете, как она, мы все были бы намного здоровее.

РАБОТУ НАД «ЭВИТОЙ» мы заканчивали в Англии, чтобы Сара могла оставаться дома. Большую часть времени мы с Тимом проводили в Сидмонтоне. Они с Джейн еще не успели переехать в новый дом в деревне Грэйт Милтон в Оксфордшире. Сейчас эта деревня славится мишленов-ским рестораном Belmond Le Manoir aux Quat’Saisons. Хорошо, что его не было в 1975 году, иначе «Эвита» никогда не была бы написана.

В начале 1976 года мы были готовы продемонстрировать нашу работу смущенному Дэвиду Ланду и его жене Заре в моей квартире на Итон-Плейс. Двое не умеющих петь людей и моя сомнительная игра на фортепиано, наверное, не лучшим образом демонстрировали потенциал произведения. Тим хотел, чтобы сначала мы записали «Эвиту», а уже потом занялись остальным. Нечаянно поступив так с «Суперзвездой», мы поняли, что это неплохой маркетинговый ход. Но, к несчастью, ни одна звукозаписывающая компания не заинтересовалась нашим проектом. Очевидным кандидатом был Роберт и его RSO, но он сказал, что ему нужно зарабатывать деньги для акционеров, и эта история не для него. Не знаю, как в итоге Дэвиду Ланду это удалось, но вы вновь оказались в MCA. Чувствовали ли они, что просто не смогут отвязаться от нас?

Тим переживал. Новой главой компании стал Рой Фезерстоун, с которым у него были проблемы в EMI, Брайан Бролли давно покинул MCA, чтобы возглавить менеджмент Пола Маккартни. Я был спокоен, потому что помнил, что Рой неплохо отзывался о моих аранжировках для Tales of Justine. Но проблема заключалась в том, что после «Суперзвезды» прошло уже шесть лет, а дуэт Райса и Ллойда Уэббера не особо блистал в этот промежуток. Понятно, что акулы звукозаписывающего мира думали, что мы были звездами-однодневками. Двойной альбом о жене аргентинского диктатора не казался безусловным хитом. Так что я договорился еще об одной встрече, которую хранил в тайне. В начале февраля я встретился на бокальчик с Халом Принсом. Я даже показал ему кое-какие материалы. И мы договорились, что, когда альбом будет готов, я приеду погостить к нему на Майорку и сыграю то, что что мы сочинили.

О, самонадеянность юности! С самого начала я не хотел делать аргентинскую стилизацию. Я думал, что ни один уважающий себя композитор не будет использовать характерные элементы тех стран, где происходит действие. Пуччини не использовал в «Богеме» аккордеоны, только потому что местом действия был Париж. Мне нравилось, что в «Don’t Cry for Me» есть намек на танго, но я собирался обработать его по-своему, не используя фальшивые аргентинские мотивы. Кроме того, я сделал кое-что очень иррациональное. Мне очень нравилось звучание парагвайской арфы. Только по этой причине я добавил ее в ритм-секцию. Через десятки лет я вернулся к «Эвите» и переработал ее для постановки Майкла Грандаджа. Я добавил трюки, которые используют аргентинские ресторанные музыканты, и это придало композициям немного местных оттенков и возможно даже улучшило ее. Но сорок лет назад я был ярым противником аутентичности.