Когда каждый из супругов имеет собственное хобби, сторонний наблюдатель недоумевает: зачем они объединились? Разве не общие увлечения являются залогом счастья в семье, особенно если нет детей? Однако механизм семейного существования тонок. Одинаковых рецептов для всех быть не может. Иногда самораскрытие каждого укрепляет семью, иногда разрушает ее. Поворот Иветты к поэзии не стал причиной для скандалов. Глеб был великодушен и терпелив. И творчество Иветты, и ее отлучки по вечерам не вызывали его недовольства. Он доверял Иветте.

Занятия проходили дважды в месяц-. Характер встреч в литобъединении изменился. При Валерии Алексеевне царила жесткая дисциплина. Занятия больше походили на занятия в школе: уроки, ответ у доски, оценка. Валерия Алексеевна упор делала на технику стихосложения. Кружковцы упражнялись в написании сонетов, триолетов, составляли акростихи, выстраивали строчки поэтического рондо. При Петре практика упражнений отошла в прошлое. Общительный, компанейский Петр Уткин стержнем занятий сделал праздники. Теперь каждая встреча подчинялась определенной теме. Наступал очередной праздник, общегосударственный или профессиональный, и поэты читали посвященные событию стихи. Попутно кто-нибудь из кружковцев делал кратенькое сообщение. Как правило, с докладами выступали более серьезные люди – прозаики. Затем выходили барды, а традиционным завершением литературного заседания было застолье, довольно скромное. Но среди поэтов попадались большие выпивохи. Начав пировать в клубе, они доходили до кондиции уже за порогом. К сожалению, в группу этих любителей попал и руководитель объединения. Иветту застолья не увлекали, зато вдохновляла литературная часть. Иветта читала стихи, составляла доклады, слушала других авторов. А недавно она выпустила первую книжку стихотворений за свой счет и очень гордилась ею: книги были далеко не у всех. Здесь же Иветта обрела и новую подругу, Тамару Полуэктову. Однако знакомство женщин состоялось значительно раньше: в группе психологического тренинга. Тамара Константиновна была той самой суровой дамой, которая выдавала себя в «Одиноких журавлях» за школьную учительницу, а потом призналась, что является доктором филологических наук. Встреча была радостной для обеих участниц. Занятия в группе личностного роста оставили особый след в их памяти: там люди раскрывали друг другу души, делились своими сомнениями и болью. И старые знакомые потянулись друг к другу.

Тамара Константиновна стихов не писала, она сочиняла философские сказки и печатала их на страницах альманаха, издаваемого кружковцами на собственные деньги. Даже достигнув пенсионного возраста, она продолжала работать в академическом институте, на ниве русского фольклора. К сожалению, жила новая приятельница далеко от Иветты – встречались они лишь на литературных вечерах да изредка общались по телефону. Глеба Тамара Константиновна тоже хорошо помнила по курсам. Ей, едва ли не единственной среди посторонних, Иветта призналась, что стала его женой.

Однажды Глеб предложил одинокой даме содействие в подборе мужа. Тамара Константиновна, смеясь, обещала подумать. Потом они обсудили эту тему с Иветтой и пришли к заключению, что обе не доверяют компьютерным знакомствам, как и любви по переписке. Тамара Константиновна знала много случаев, когда реальная встреча в один день разочаровывала тех, кто переписывался месяцами, а то и годами. У нее и мыслей уже об устройстве личной жизни не было. Разговоры на эту тему временно прекратились.

В июне отмечали день рождения Пушкина – и все стихи кружковцев были посвящены великому поэту. Иветта прочитала маленький этюд о прогулке в Царском Селе: «Здесь, в полузаброшенных аллеях, где напев листвы наивно прост и заря вечерняя алеет, я найду ответ на свой вопрос…» Ей вежливо похлопали и перешли к заключительной части вечера: выставили водку и вино, быстро соорудили бутерброды. Праздновали недолго. Библиотека, где проходила встреча, в этот день закрывалась рано, и кружковцев предупредили, чтобы не задерживались. Женщины быстро убрали мусор, подмели пол. Мужчины расставили стулья в читальном зале. Вышли все гурьбой, но скоро разбежались по разным направлениям, большинство пошло к метро. В сторону Фонтанки свернули лишь двое: Иветта и Петр. Обычно они расставались на развилке, у моста. Иветта сворачивала к истоку, в сторону Летнего сада, а Петр – к Аничкову мосту, туда, где раньше жил Глеб. Но сегодня они не торопились. Стоял светлый и теплый июньский вечер – одно из чудес Петербурга. Там и сям по набережной брели влюбленные парочки. Легкий ветерок приятно освежал лица. Петр держался на ногах нетвердо, однако старался сохранить достоинство. Он оперся рукой о перила и заплетающимся языком заговорил о поэзии. Он энергично взмахивал руками – казалось, вот-вот перелетит через парапет и ухнет в воду. Иветта испуганно схватила его за рукав и решительно перевела на другую сторону набережной, к домам. Здесь его взмахивания были безопасны.

Поэтические темы постепенно истощились, и Петр заговорил о новой работе. Прежние шабашки стали ему не по силам: возраст уже не позволял ворочать бревна и тяжелые строительные блоки. Да и уезжать надолго он теперь не мог: нельзя было оставлять Валерию. Недавно Петр устроился разнорабочим в какой-то бассейн: мыл кафельные стены, менял воду, поддерживал температурный режим. Сказал, что работа для него необременительна, хотя заработки скромные. Тут же пожаловался, что от домашних нагрузок устает больше, чем от работы в бассейне. Ему приходилось и хлопотать по хозяйству, и ухаживать за больной женой. Затем поинтересовался, помогает ли Иветте Глеб. Та улыбнулась: Глеб был полностью освобожден от бытовых дел. У него и времени бы не нашлось. Работа, учеба. Иветта создала Глебу все условия, чтобы он получил образование. Эти годы, что они были вместе, для него не потеряны. Петру Иветта сказала, что в их семье этот вопрос даже не стоит: она все делает сама. Петр вздохнул. Снова вернулся к поэзии. Похвалил книжку Иветты, посоветовал подумать о следующей.

– Я же не профессионал, к чему такая гонка? – возразила Иветта.

– Ты талантлива, Вета. – Петр остановился и посмотрел на Иветту почти трезвым взглядом. Видимо, хмель его испарялся. – И знаешь что… Мне кажется, что нас объединяет нечто большее, чем членство в ЛИТО.

– Ну да. По сути, мы с тобой родственники.

– Нет. Я не об этом, – качнул головой Петр. – Мы с тобой родились поэтами, а потому обречены на одиночество, на непонимание.

– Я – не одинока, Петр. У меня есть Глеб. А у тебя – Валерия. Да, она больна, зато способна понять тебя, поддержать морально.

– Валерия уходит от меня, – сказал Петр.

– Куда уходит? – удивилась Иветта, но тут же до нее дошел смысл фразы.

– Врач сказал, что это вопрос месяцев или даже недель.

– Мужайся, Петр. А Глеб знает? Мне он ничего не говорил.

– Я ничего не сообщал: вдруг невзначай проговорится?

– А Валерия догадывается?

– Трудно сказать. Предчувствие конца есть. Она же Поэт, Поэт с большой буквы.

Оба расстались на печальной ноте. Петр побрел к Аничкову мосту, а Иветта заспешила назад, к Неве. На улице по-прежнему было светло, но что-то померкло в душе Иветты. Когда умирают близкие люди, возникает боль. Но если на пороге смерти человек, относящийся к тебе не по-доброму, почти враг, ситуация иная. Почему-то остающемуся становится стыдно. Стыдно своей правоты, победы над жизнью и над повергнутым судьбой противником.