– Я, конечно, не юрист, – задумчиво сказала Неля, – но разве это возможно? Мы же не в Америке живем: в России, насколько мне известно, такое завещание легко оспорить. Марк не имел права оставить Арину без доли наследства!

– Верно, – согласно кивнул адвокат, – однако у Марка имелись причины обойти своим вниманием Арину. Видите ли, Марк Рощин являлся биологическим отцом только одного ребенка – Макса. Арина – не его дочь, как и нерожденный мальчик Вероники.

– Что?! – изумился Паратов. – Вы об этом не упоминали!

– А вы не интересовались, товарищ майор, – развел руками Симонян. – Марк никогда официально не удочерял Арину. Я уже говорил, что он был человеком сложным… В молодости он влюбился в мать Макса и Арины. Она была примой Кировского театра, всегда в окружении поклонников, а Марк ничем особым не выделялся. Он даже балет не любил – его интересовала только одна балерина, Илона Шевчук. Они познакомились в какой-то компании, и с тех пор Марк грезил только своим «черным лебедем». Однако Илона была далека от романтики, ее занимала карьера. Кроме того, ее связывали отношения с известным театральным режиссером, и она на Марка даже не глядела, и уж тем более не рассматривала его в качестве потенциального жениха. Потом Илона забеременела, и ее карьера оказалась под угрозой. Врачи запретили делать аборт, и пришлось рожать. Поначалу Илона полагала, что при помощи ребенка сумеет склонить режиссера к женитьбе, но это в его планы не входило. Для балерины, находящейся в расцвете карьеры, беременность сродни приговору, но Илона поняла это слишком поздно. Она осталась без мужчины, без денег и без родных, которые могли бы помочь. Тогда-то Марк, как рыцарь на белом коне, подкатил к девушке и сделал ей предложение, от которого она не смогла отказаться. К тому времени он уже сколотил кое-какое состояние, и Илона, по-видимому, решила, что Марк сумеет защитить ее от суровых реалий жизни. Она мечтала вернуться на сцену и втайне надеялась, что муж поможет ей в этом. Однако Илона и тут просчиталась: стратег из нее был никудышный. Марк хотел «домашнюю» жену, которая будет рожать детей и готовить вкусные обеды. Готовить Илоне пришлось научиться, а вот родить вторично она согласилась лишь спустя несколько лет, считая, что Марк должен принять Арину как родную.

– А он, значит, этого не сделал? – спросил Паратов. Кажется, семейная история произвела на следователя не меньшее впечатление, чем на Нелю.

– То, что он принял ребенка от другого мужчины, уже удивительно! И все же Марк себе не изменил: когда зашла речь о том, чтобы удочерить Арину, он отказался. В графе «отец» у нее стоит прочерк, и фамилия у нее материнская – Шевчук.

– А я думала, у нее фамилия мужа! – пробормотала Неля. – Получается, Арина знала, что не является родной дочерью Рощина?

– Знала. Но она полагала, что заслужила любовь отчима безграничной преданностью ему и делу, которое они с некоторых пор вели вместе. Арина заняла место, которое предназначалось Максу, поэтому я был категорически против того, чтобы Марк оставил падчерицу без доли наследства. Правда, Марк и не собирался этого делать: хоть Арина и не являлась ему родной, он по-своему был к ней привязан, а потому, в случае его смерти, падчерице доставалась приличная сумма денег и дом, который он подарил ей на свадьбу. Однако ей требовалось вовсе не это. Арина полагала, что вправе рассчитывать на то, чтобы дело отца перешло к ней, ведь она столько вложила в этот бизнес! Об этом я и сказал Марку.

– Как он отреагировал на ваше предупреждение? – спросил Паратов.

– Как обычно – внимательно выслушал и поступил по-своему. Я предполагал, что последует скандал, но не думал, что Марк поплатится за свое решение жизнью!

– Погодите! – воскликнула Неля. – Вы хотите сказать, что…

– Марка Рощина убила Арина, – прервал ее следователь.

У Нели отвисла челюсть. Правда, на душе как-то сразу полегчало, ведь все это время ее тяготила мысль о виновности Макса!

– Расскажите, Иван Арнольдович, как вы пришли к такому выводу? – попросил Симонян.

– Извольте, – согласился Паратов. – Я пообщался с первым следователем, попавшим на место убийства. Там неплохо прибрались. В ванной эксперты обнаружили затертые следы крови, в камерах внутреннего и наружного наблюдения отсутствовали карты памяти… Изъять их могли либо хозяева, либо очень хитрые и технически подготовленные преступники. Это не вяжется с личностями осужденных по делу парней. Кроме того, вещей взяли совсем не много – стоило ли затеваться ради такой мелочи? Вот я и решил поболтать с этими ребятами. Как и предполагалось, они мало что смыслят в технике. Более того, судя по всему, они никогда не посещали дом Рощиных: оба затрудняются описать расположение комнат и даже внешний вид особняка, не говоря уже о том, что понятия не имели о наличии в доме камер наблюдения и где те находятся! Однако в деле присутствуют подробные описания, сделанные якобы со слов подозреваемых.

– Кому-то очень хотелось поскорее закрыть дело! – заметил адвокат.

– Брагиш и Лотяну в один голос твердят одно и то же: в доме Рощиных не были, никого не убивали. Они отнюдь не ангелы и успели наследить как в родном Приднестровье, так и здесь, в Питере, однако ни за одним из них не водилось жестоких преступлений – только кражи из машин, магазинов и мелкий разбой без членовредительства.

– Ну, всегда с чего-то начинается, – возразил Симонян. – Нам-то с вами об этом известно!

– Верно, – согласился Паратов. – Так и следователь решил, ведь с самого начала существовала версия, что воры не рассчитывали на наличие в доме хозяев. Слуги были отпущены, особняк выглядел пустым, но, зайдя внутрь, они якобы обнаружили Марка и Веронику, запаниковали и… Ну, дальше вы знаете.

– А что же, эти… Брагиш и, как там его, не пытались представить свою версию? – снова задал вопрос Симонян.

– Пытались, но их показания чудесным образом исчезли из дела. Дважды сменились следователи, и, видимо, при переходах и передачах, кое-какая информация постепенно испарялась. Важная информация.

– И что же они рассказали? – нетерпеливо спросила Неля, захваченная детективным рассказом Паратова.

– Основным доказательством следствия при передаче дела в суд было то, что Брагиш пытался сбыть позолоченные бронзовые подсвечники через скупку. При изъятии на одном из них обнаружились следы крови, принадлежащей Марку Рощину. Остальное было делом техники. Однако парни утверждали, что нашли мешок с добром Рощиных в мусорном контейнере.

– Обычное дело, – вставил Симонян. – Кто ж правду-то скажет?

– И я так подумал, но они описали человека, выбросившего мешок в контейнер. Оба запомнили, на какой машине он приехал. Это был темно-синий «мерин».

– Да уж, ценное описание! – хмыкнул адвокат. – Номеров, случайно, не заметили?

– К сожалению, нет, – ответил следователь. – Но это, по крайней мере, уже было что-то. Меня насторожил тот факт, что в мешке, найденном Брагишем и Лотяну, не оказалось драгоценностей Вероники. Врать им ни к чему, и я решил на всякий случай проверить, что за цацки находились среди украденных. Выяснилось, что Марк дарил жене по-настоящему дорогие вещи: ожерелье из рубинов и сапфиров, браслет с изумрудами и два кольца с крупными бриллиантами. Я проверил банк Рощиных и узнал, что никто из них не сдавал драгоценности на хранение. Подруги Вероники утверждали, что за день до гибели видели на ней ее любимые кольца и серьги. По всему выходило, что драгоценности пропали из дома именно во время ограбления.