– Альбер – настоящий правнук своего великого деда! – пробасил четвертый участник беседы, тучный лысый старикан. – Еще в конце девятнадцатого века наш князь стал бить тревогу! Теперь эстафету принял его внук. Он первый заявил на весь мир, что ледники Северного полюса тают! Когда мы прощались, мальчик попросил зафиксировать, где нам встретятся первые участки пакового льда. Он обнаружил его лишь на восемьдесят шестой параллели, а его прадед – на восемьдесят второй. О чем это говорит?

– Действительно, наш князь так переживает за планету! Я думаю, его борьбу против глобального потепления поддержат все цивилизованные страны. Человек наконец должен понять, сколь губительна его деятельность.

– О, да, – важно кивнула первая бабулька. – Мы, монегаски, просто обязаны показать пример доброжелательного отношения к природе!

– Альбер – герой! – важно сообщил толстый. – Он – настоящий монегаск! Пройти сто пятьдесят километров на собачьих упряжках, преодолеть несколько ледовых вершин.

– Разве сто пятьдесят? – влезла розово-лиловая старушенция. – Я слышала – девяносто.

– Девяносто, если считать путь по прямой, – снисходительно пояснил лысый. – Но сегодня вы видели сами: во льдах шоссе нет. Собакам приходилось петлять. Путь увеличился почти вдвое!

– Бедный мальчик, как он настрадался!

– Он – настоящий князь! Скажу по секрету, ему даже пришлось вступить в схватку с белым медведем!

– А почему об этом не сообщалось? – удивилась стриженая.

– Князь скромен. Это – отличительная черта Гримальди. Свои путевые дневники он опубликует очень нескоро.

Я вслушивалась в этот разговор, как в песню. Слова «Альбер», «князь», «монегаски», «Монако» звучали в моих ушах знакомой и прекрасной мелодией. Мне очень захотелось познакомиться с этими милыми людьми, рассказать им о своих впечатлениях от сказочного княжества. О бале роз, на котором в Sporting d'Eté я была общепризнанной королевой всего Salle des Etoiles. О знакомстве с великолепным князем Альбером и остальными la crème de la société монакского общества. О чудесном ночном клубе Jimmy'z, которым владеет Альбер (нет, об этом, пожалуй, говорить не стоит, дотуда я так и не добралась, хоть и очень хотела).

Господи, да мне и без этого ночного клуба есть о чем поведать!

Ослепительно улыбнувшись, я развернулась к соседнему столику, подняла кофейную чашку на манер тостового бокала с благородным шампанским и довольно громко, но весьма изысканно сообщила:

– Sacer Custos Pacis!

– Что? – улыбчиво и непонимающе закрутили головами тугоухие монегаски.

– Sacer Custos Pacis! – еще раз повторила я родовой девиз Гримальди, который провозглашал правящую династию священными хранителями мира. По правде говоря, у людей, знающих историю рода, данный девиз не мог не вызвать некоторых сомнений, но не зря, наверное, народная мудрость гласит: «Кто старое помянет, тому глаз вон». Незрячую же жизнь я сегодня ощутила в полной мере, потому легко подавила проявившиеся некстати ядовитые ростки памяти.

– О! – наконец-то восхитились соседи. – Вы из Монако?

– Я – русская журналистка! – гордо ответила я. – Но очень люблю Монако и часто там бываю.

Монегаски оживились, заулыбались, синхронно затрясли головами.

– Присаживайтесь к нам, – приветливо пригласил толстяк. – Такая встреча в таком необычном месте!

С готовностью переместившись на предложенный стул, я вдруг увидела, как из-за колонны в дальнем углу поднялся мужчина. Худощавый, стройный, в джинсах и свитере, он шел, низко опустив голову, почти засунув ее по переносицу в высокий ворот, словно боялся, что его узнают.

Паша, обмерла я. Чурилин! Нашелся! Сам!

– Извините, – бросила я новым знакомцам, уже вскакивая, – мне нужно срочно отлучиться! До встречи!

Монегаски что-то огорченно залопотали, но я уже во весь опор неслась наперерез субтильной сутуловатой фигуре.

* * *

– Даша? – Он остановился, будто столкнулся с привидением. – Ты? Откуда?

– Оттуда, – я указала пальцем в потолок и недоуменно пожала плечами, словно удивляясь вопросу. Действительно, а откуда еще может спуститься ангел? В том же, что для художника Чурилина я, Даша Громова, выступаю в роли ангела-хранителя, сомнений не существовало. По крайней мере, у меня.

Павел обрадовался просто до онемения! Быстро схватил меня горячими пальцами за руку и поволок к выходу. Я едва поспевала за его быстрым летящим шагом.

Это же надо так соскучиться? Он что себе думает? Что я тут из-за него? И хочет вот так, сразу, уложить меня в постель? Ты смотри, как обстановка меняет людей! В Москве вел себя тише воды и ниже травы, а тут – вон как осмелел! Нет уж, милый, ничего у тебя вот так, с бухты-барахты, не выйдет! Я – девушка гордая и с первым встречным в постель не укладываюсь. А красивые слова? А цветы? (Хотя откуда они на ледоколе?) А кольцо с бриллиантом в знак обручения? (С кольцом, понятно, тоже облом. Вряд ли на «Ямале» имеется ювелирная лавка.)

– Да куда ты так несешься? – попыталась притормозить я.

– Молчи! – обернул он ко мне горящие страстью глаза. – Сейчас все увидишь!

Увидишь? Что я могу увидеть? Неужели он предчувствовал мое появление и заранее подготовился? Милый!

А может. Ну, конечно, он видел, как мы прилетели! Подглядел из окошка каюты, тайком следил за мной все это время! И сидел как дурак в ресторане, дожидаясь, когда же наконец я появлюсь тут откушать. И ведь все верно рассчитал! Рано или поздно мне все равно бы пришлось тут объявиться. Не помирать же с голоду!

Вот тебе! – показала я несуществующему Бокову обидный средний палец. Вот тебе Пашины картины! – моя рука сложилась в красивый кукиш. Вот тебе «Оскар» и все остальное!

– Входи! – Паша протолкнул меня в каюту.

По сравнению с моей каморкой тут были настоящие апартаменты. Большая гостиная с двумя диванами и круглым полированным столом, телевизор, журнальный столик, ковер на полу. В открытую дверь виднелась спальня с двумя застеленными кроватями. Кровати тоже оказались не в пример моей девичьей кушетке – широкие, уютные. Не сексодром в монакском «Hermitage», конечно, но вполне.

– Ну, смотри!

Чурилин легко и нежно развернул меня в сторону, противоположную спальне. Здесь, в промежутке между круглым столом и большим окном, стояли два мольберта. На одном в широком подрамнике пестрела радужным разноцветьем какая-то абстракционистская абракадабра, а на втором.

Женщина, глядящая на меня с небольшого холста, газетный размер А3, не больше, казалась странно знакомой. Роскошное декольте, с рубиновой ягодкой подвески над таинственной ямочкой меж грудей, распущенные светлые локоны, несколько небрежные, словно красавица только что проснулась и взглянула на себя в зеркало. Пронзительные зеленые глаза, чуть настороженные, вопросительные, типа, «свет, мой, зеркальце, скажи». Легкая полуулыбка-полусомнение, тонкая рука, отводящая с виска упругий завиток.