и борьбы с правонарушениями. Безусловно, это был лишь один из вариантов, но во многих случаях совсем не плохой. Этот вывод согласуется с недавними исследованиями волостных судов, которые показали, что сутяжничество крестьян чрезвычайно развилось к началу века853.

Судебная реформа позволила меньшинствам из Казани и Крыма больше участвовать в государственной правовой системе, поскольку она повысила авторитет судов в целом. Благодаря тому что выездные судебные заседания узаконили, суды стали доступнее. Иногда они работали с поразительной скоростью. Например, из всех уголовных дел (всего 1099), закрытых за отсутствием доказательств в ознакомительных заседаниях Казанского окружного суда в 1881 году, 95,5 % были рассмотрены и закрыты в течение одного месяца. Из 952 дел, переданных в суд в том же году, 82,7 % были рассмотрены судом в течение полугода854. Как и другие подданные империи, татары могли рассчитывать на получение выгоды от обращения в суд, хотя не всегда этого добивались. Как утверждает историк права Митра Шарафи в отношении гражданских споров в колониальной Южной Азии, несмотря на то что стратегии тяжущихся людей срабатывали нечасто, суды функционировали как клапаны давления, дающие надежду; обещание конечной победы побуждало людей не сдаваться855.

Простые подданные Российской империи использовали обновленную правовую систему для возбуждения гражданских исков касательно договоров, земли и других видов собственности, а также для донесений на преступников. В гражданских и уголовных делах крестьяне, ремесленники и купцы могли воспринимать суды как внешнюю поддержку в неравной борьбе с неизвестными оппонентами или соседями. Они обращались к ним как к посредникам, предпочитая внешнее вмешательство прямой конфронтации. Они заявляли о преступлениях, чтобы виновных привлекали к ответственности и наказывали. Судебная система заключала преступников под стражу, по крайней мере на какое-то время, и оказывала помощь в ситуациях, при которых своя община мало чем могла помочь, например в случае самосуда или принудительного брака. Иногда преступления выдумывали, чтобы использовать обвинения в борьбе за власть. Некоторые культурные обычаи, такие как похищение невесты, могли быть признаны наказуемым преступлением, если не удавалось договориться о неформальной брачной сделке (и получить подтверждение от религиозного судьи). Бюрократы империи выполняли свою работу, не задумываясь о последствиях. Во многих случаях обращение в суд было единственным выходом. Какие-то вопросы можно было урегулировать на местном уровне, и многие жители предпочитали такие внесудебные договоренности дорогостоящим судебным разбирательствам. Там, где местные судьи не имели юрисдикции, где стороны не могли примириться или предпочитали нейтральное посредничество, тяжущиеся обращались к государству.

Последствия для характера правового плюрализма в пореформенной России рассмотрены в заключительной главе. В заключении также приведен ряд предостережений, которые необходимо учитывать при использовании судебных документов в качестве источника для более широкого социального и культурного анализа. Сейчас достаточно упомянуть лишь об одном из этих предостережений. Критики обвиняют участников дискуссий, основанных на официальных документах, в частности на судебных протоколах, в том, что они рисуют нереалистично радужную картину взаимодействия государства и общества856. Хотя любой анализ, сосредоточенный главным образом на кооперации, подвержен опасности, проблема заключается не в том (как недавно предположил Мустафа Туна), что взаимоотношение государства и общества, зафиксированное в судебных протоколах, было, в лучшем случае, ограниченной формой взаимодействия, в то время как большая часть повседневной жизни проходила в границах совершенно иной моральной экономики857. Эта линия аргументации вызывает тревогу и напоминает прежнее бинарное видение общества в империи. Действительно ли взаимодействие с представителями государства было таким уж редким и ограниченным в пореформенной деревне? Действительно ли представители государства и сельские общины (татарские или другие) существовали в отдельных, ограниченных моральных экономиках, которые превращали тех, кто выходил за эти предполагаемые границы, в аутсайдеров и «девиантов»? В конце концов, эти предположения свидетельствуют о глубоком культурализме, и эта и последующие главы доказывают, что их нельзя принимать как само собой разумеющееся.

Не стоит слепо верить и доводам на другом конце спектра, представляющим российское государство в качестве гаранта прав мусульман858. Приведенные свидетельства, основанные преимущественно на русских источниках, слишком условны, чтобы подкреплять подобные выводы (как и сведения в книге Круза, даже если он не полностью признает эти недостатки). Однако представленный материал позволяет предположить, что татары-мусульмане без колебаний обращались в государственные суды, когда другие структуры действовали против них859. Нельзя утверждать, что они прониклись большим доверием и уважением к этим институтам — такие эмоциональные привязанности было бы крайне трудно, если вообще возможно задокументировать. Но вольно или невольно они в итоге переняли термины, конструкции и порядок работы судов, с которыми имели дело. Более того, будничный характер государственного посредничества говорит о том, что обращение за внешней поддержкой не превращало людей в изгоев. Местная моральная экономика имела проницаемые и гибкие границы, была предметом переговоров и далеко не всегда была несовместима со столь же гибкими представлениями о справедливости, поддерживаемыми в государственных судах.

Использование судебных документов проблематично по другим причинам. Поскольку личные связи вплетены в эти документы по самой их сути, опора на судебные протоколы может действительно приукрашивать действительность. Тем не менее мы должны помнить, что близкородственные связи не обязательно были связями гармоничными. Хотя многие рассмотренные в этой главе случаи отражают скорее приспособление, а не конфликт, существует много других случаев, которые таковыми не являются. Следовательно, крайне важно учитывать весь спектр популярных моделей поведения. Взаимодействие с государством принимало различные формы — от откровенно враждебного отношения до взаимовыгодного сотрудничества (с различными нюансами и оттенками между ними). Хотя существование судебных дел предполагает взаимодействие между государством и обществом, само по себе существование этих взаимоотношений мало что говорит нам об их характере. В следующей главе показано, что некоторые из них были полны жестокости и сопротивления по отношению к государству. Конфронтация была ключевой частью взаимодействия между соседями и государства с обществом.

Глава VI

КОНФРОНТАЦИЯ С ГОСУДАРСТВОМ

Крестьянское сопротивление в борьбе за землю и веру

В исследованиях жизни мусульман в Российской империи и российского имперского общества в целом важное место занимают конфликты. В центре внимания исследователей чаще всего оказывались случаи напряженных отношений и открытой конфронтации, на основе которых нередко делались общие выводы о взаимном недоверии и враждебности860. Исследования не только преуменьшают значение более дружественных форм взаимодействия, но и не прилагают особых усилий для определения того, как именно различались формы конфронтации. Взаимодействие между мусульманами и имперским обществом в целом лучше всего представить в виде континуума от безразличия и замкнутости до активного бойкотирования и даже мятежа, и именно сквозь эту аналитическую призму