медленнее. Машину он останавливает под сосной у шлюза, где с холмов спускается канал, чтобы соскользнуть в круговой цементный желоб. Айрис кладет голову ему на колени. Почти стемнело. Машину продувает ветром, а разок он слышит, как поскрипывают верхушки деревьев.

Он выбирается из машины закурить, подходит к ободу холма, смотрящему на долину. Ветер окреп, воздух холоднее. Под ногами у него трава редка, и в ней несколько цветочков. Сигарета описывает короткую изгибчивую красную дугу, кружа вниз в долину. Шесть часов.

Скверно, когда холодно. Мертвая немота пальцев на ногах, холод медленно пробирался вверх по икрам и обосновывался у него под коленями. На руках пальцы тоже не гнутся и замерзли, хоть он и держал кулаки в карманах. Фаррелл ждал солнца. Громадные тучи над рекой повернули, разламываясь, лепясь и перелепливаясь у него на глазах. Поначалу он едва заметил черную линию на фоне самых нижних туч. Когда она пересекла его поле зрения, он подумал, что это комары, неподалеку от его засидки, а затем, пока смотрел, она уже стала дальней темной прорехой между тучей и небом и придвигалась все ближе. Линия затем повернула к нему и расползлась над холмами ниже. Он был возбужден, но спокоен, сердце колотилось у него в ушах, подбивая бежать, однако движения оставались медленны и размеренны, как будто к его ногам подвесили тяжелые камни. Он приподнялся на коленях, пока лицо не вжалось в стену кустарника, и обратил взгляд к земле. Ноги у него тряслись, и он втолкнул колени в мягкую землю. Ноги вдруг онемели, и он подвигал рукой и втолкнул ее в землю, удивившись, до чего она теплая. Затем – мягкое гоготанье гусей у него над головой и тяжелый, свистящий натиск крыльев. Палец его сжался вокруг спусковой скобы. Быстрые, скрипучие крики; резкий рывок вверх на десять футов, когда они его заметили. Фаррелл уже стоял на ногах, ведя одного гуся прежде, чем переключиться на другого, затем опять быстро на того, что поближе, следя за ним, когда он сломался и отвалился через голову к реке. Он выстрелил раз, другой, а гуси летели дальше, гомоня, разделившись и уже вне досягаемости, их низкие очертания сливались с покатыми холмами. Он выстрелил еще раз, прежде чем снова рухнуть на колени в засидку. Где-то на горке за ним и чуть левее, слышал он, стрелял Фрэнк, его выстрелы прокатывались по всему каньону, как резкие щелчки хлыста. Ему непонятно было видеть, как с реки летят еще гуси, вытягиваясь над низкими холмами и поднимаясь по каньону, выстраиваясь клином к вершине ущелья и полям за нею. Он тщательно перезарядил, загнал зеленый с ребром № 2 в казенник, проталкивая один из патронов в патронник с гулким щелчком. Однако шесть патронов лучше справятся с делом, чем три. Он быстро высвободил затычку из подствольника и сунул спиральную пружину и деревянную пробку в карман. Услышал, как Фрэнк опять выстрелил, и вдруг налетела стая, которой он раньше не видел. Наблюдая за ними, заметил еще три на подлете низко и сбоку. Выждал, пока не поравняются с ним, налетая поперек склона холма в тридцати ярдах от него, головы их медленно, ритмично покачивались, справа налево, глаза пустые и блестящие. Он приподнялся на одно колено, хорошенько их выводя, как раз когда они его миновали, и нажал на спуск за мгновенье до того, как спугнуть их. Ближайший к нему скомкался и нырнул прямо к земле. Он выстрелил снова, когда они повернули, видя, как гусь остановился, словно врезался в стену, забился против стены, стараясь перевалить за нее, а затем перевернулся, головой вниз, крылья вывернуты, и медленно закружил вниз. Он разрядил ружье в третьего гуся, хоть тот был уже почти вне досягаемости, видя, как он остановил собой заряд пятого выстрела, хвост у него сильно дернулся и успокоился, но крылья еще бились. Долго смотрел, как тот летит все ближе и ближе к земле, пока не скрылся в одном из каньонов.

Фаррелл выложил двух гусей на спины в засидке и погладил их по гладким белым подбрюшьям. Канадские гуси, казарки. После такого уже не очень важно, что налетавшие гуси шли слишком высоко или летели где-то в других местах ниже по реке. Он откинулся на кустарник и курил, наблюдая, как у него над головой вихрится небо. Когда-то позже, быть может, в начале дня уснул.

Когда проснулся, весь онемел, задубел и вспотел, а солнце скрылось, небо – густеющая серая пелена. Где-то, слышал он, трубят гуси и вылетают, оставляя в распадках эти странные резкие отзвуки, но не видел ничего, кроме мокрых черных холмов, что заканчивались в тумане там, где должна быть река. Он вытер лицо рукой и задрожал. Встал. Увидел, как вверх по каньону и через холмы накатывает туман, отсекая и стискивая землю, и ощутил дыханье холодного влажного воздуха вокруг – тот касался его лба, щек и губ. Он выломился из засидки наружу и побежал вверх по склону.

Встал у машины и давил долгим ревом на клаксон, пока не прибежал Фрэнк и не отдернул его руку прочь от окна.

– Что это с тобой такое? Спятил или как?

– Мне домой надо, говорю тебе!

– Господи боже! Ну, господи боже! Забирайся тогда, садись же!

Потом они притихли, вот только Фаррелл пару раз спрашивал, который час, не успели они выехать из пшеничных краев. Фрэнк сжимал зубами сигару, не отрывая взгляда от дороги. Наткнувшись на первые ползучие клочья тумана, включил фары. После того как свернули на шоссе, туман поднялся и залег где-то в темноте над машиной, а в ветровое стекло ударили первые капли дождя. Однажды перед машиной в лучах фар пролетели три утки и упали в лужу у дороги. Фаррелл моргнул.

– Ты видел? – спросил Фрэнк.

Фаррелл кивнул.

– Как тебе сейчас?

– Нормально.

– Гусей добыл?

Фаррелл потер ладони, сплетая пальцы, наконец сложил руки на колени.

– Нет, наверное.

– Жалость какая. Я слышал, ты стрелял. – Он перекатил сигару в другой угол рта и попробовал раскурить, но та уже остыла. Он с минуту ее пожевал, затем отложил в пепельницу и глянул на Фаррелла. – Не мое, конечно, дело, но если ты из-за чего-то дома переживаешь… Мой тебе совет, не воспринимай слишком уж всерьез. Проживешь дольше. Седины не будет, как у меня. – Он кашлянул, рассмеялся. – Знаю, сам таким же был. Помню я…

Фаррелл сидит в большом кожаном кресле под латунным торшером, смотрит, как Айрис расчесывает волосы. На коленях он держит журнал, чьи глянцевые страницы раскрыты на сцене бедствия, землетрясение, где-то на Ближнем Востоке. Если не считать маленького светильника над туалетным столиком, в комнате