тратила ни су из государственных денег, а то, что из одной постели прыгнула в другую – так не сам ли король в этом виноват? Анна была далеко не бедна, ее земли приносили приличный доход; она молода, хороша собой, приветлива со всеми, добра, и король, если припомнить, был от нее без ума. Так что теперь, если он желает вернуть бриллиант, ему надлежит чуть ли не извиниться за свою грубость и бестактность по отношению к женщине таких достоинств, какими обладала графиня де Монгарден.

Король задумался. И в самом деле… Зачем он тогда с ней так?.. Он унесся мыслями в прошлое. Долго думал, вызывая в памяти времена их безмятежной любви и безотчетно отыскивая какие-либо изъяны, но, как ни казалось это удивительным, ни к чему не смог прицепиться. Анна не требовала себе новых нарядов, не строила загородных резиденций, не устраивала маскарадов; они всегда ездили на прогулку вдвоем, каждый на своей лошади, а то и вовсе на одной, и она ни словом не заикнулась о том, чтобы пристроить ко двору своих родственников, да еще одарить каждого высокой должностью. Казна розовела, цвела как куст сирени, ни один денье не вылетал оттуда, если вдове приходило в голову сменить прическу или платье. А тут еще дофина: ее супруг, видите ли, увлекся! И что из того? Кто в молодости не увлекался? Разве это угрожало их браку? Да и не очень-то страстной, если припомнить, была любовь сына к невестке. Да, да, он говорил как-то, что бородавки у нее на подбородке отнюдь не вызывают в нем альковных настроений… Так что же, выходит, он обидел графиню? Странно, он и сам не заметил как… А вот теперь словно пелена спала с глаз. Бог мой, сколько времени прошло! А вдруг она его забыла? А если у нее новый муж?.. И что? Пусть за счастье сочтет, если его супруга станет греть постель королю. А нет – сослать его куда-нибудь, а вдове найти другого, посговорчивее, поумнее.

Так размышлял король Жан II, сознавая, что допустил в этом отношении промах, и с грустью думая о том, что скоро ему придется уехать. Но, слава богу, у него еще есть время исправить эту ошибку, и хоть немного, но они побудут вдвоем. Они вспомнят все то, что связывало их когда-то, они предадутся прежней любви… Но мало времени уже. Ах, если бы не Людовик и пресловутый долг чести! Но он выше всего, и рыцарю надлежит исполнить его до конца.

И тут этого Дионисия[34] взяло сомнение. Что-то уж очень дружно и активно друзья советуют ему вернуть ко двору бывшую фаворитку. Что кроется за этим? Они уверяют, что ему нужна любовница – в последнее время он совсем скис. «Дама на ночь» не годилась, ему неплохо бы обзавестись подругой. И нет ничего легче, чем вновь отдаться былой страсти: к чему строить новый дом, если старый еще хорош? Во всяком случае, это сэкономит время, а ведь его у короля осталось немного: в начале января он планирует покинуть Францию.

И все же, мнилось ему, в руках советников Анна – всего лишь послушное орудие. Если так, то какую цель они преследуют? Тут он вспомнил об их уговорах и справедливо решил, что они задумали привлечь к делу ее, поскольку у них самих это не удалось. Что ж, вполне разумно. Но он останется тверд духом в своем решении. Они, его советники, не понимают, что такое верность рыцарскому слову. Что касается графини Анны, то он ничего не имеет против, пусть возвращается. В конце концов, он давал обет быть верным ей, даме сердца, что равносильно присяге рыцарской верности сеньору… Любопытно, какая она нынче?..

Получив согласие короля, советники удалились. Теперь надо было немедленно ехать в замок Пенвер.

Глава 12

Соумышленницы

Эльза провела у Резаной Шеи больше месяца. Урсула встретила ее с улыбкой, которой сама у себя не помнила уже много лет. Матери с дочерью (по-иному обе уже не мыслили) было о чем поговорить. Как и обещала, Эльза после этого вернулась в замок. Однако она и не догадывалась, что очень скоро ей предстоит вновь покинуть его.

Однажды графиня зашла в покои гостьи; та как раз читала детям «Песнь о Роланде». Чтение прервалось; дети с неудовольствием глядели на мать; им казалось, что именно сейчас наступит самое интересное: Ганелон советует маврам напасть на арьергард франков в Ронсевальском ущелье.

– Вы продолжите ваше занятие, – пообещала им Анна, – но немного погодя, а сейчас мне необходимо побеседовать с нашей гостьей по одному очень важному делу.

Когда дети ушли, она, поделившись новостями и высказав возмущение по поводу бегства пленника из Кале, внезапно завела разговор о травах; ее интересовали те, с помощью которых можно было лишить человека жизни. Эльза выразила недоумение: неужели возникла необходимость кого-то отравить? В ответ Анна рассказала любопытную историю.

Не далее как два месяца назад в один из городов прибыл инквизитор. Епископ обеспечил ему торжественную встречу, выделил роскошный особняк, потом назначил день богослужения и представил прихожанам гостя. Тот немедля потребовал, чтобы в течение десяти дней все присутствующие донесли ему о еретиках, если что-либо было известно о них. За отказ сотрудничать с инквизицией верующий отлучался от церкви; снять отлучение мог только инквизитор; за это ему должны быть оказаны немалые услуги в деле выдачи еретиков, колдунов и ведьм. Тот, кто в указанный срок докладывал о неблагонадежных, по его мнению, людях, получал за это индульгенцию сроком на три года.

Легко понять, какой страх посеяло это в умах прихожан. Хлынула волна доносов; почти все они основывались на домыслах, на нелепых подозрениях. Многие таким образом мстили за обиды, устраняли конкурентов, словом, убирали с дороги тех, кто мешал. Причем доносчиками, как и обвиняемыми, могли выступать даже дети.

Эльзе и без того было хорошо известно о бесчинствах «псов Господних», порождении папства. Она попросила графиню объяснить суть дела. Должно быть, пострадал, оклеветанный недругом, кто-либо из ее родственников или друзей?

Анна продолжала рассказ:

– Мне пожаловался мой кузен, губернатор города. Этот проклятый инквизитор за месяц отправил на костер почти сорок человек, причем совершенно безвинных. На них писали доносы родственники, соседи, враги. Их допрашивали, пытали[35], жгли огнем, требовали, чтобы они выдали остальных еретиков и ведьм, которые по ночам летали на шабаш к сатане. Но что они могли сказать, если были добрыми католиками и понятия не имели о ереси и колдовстве? Их, как упорствующих,