и противоречий, и они с иронией относились к сплетне, что второй стал причиной смерти первого; тем не менее, обоим было даже лестно, что подобным образом их обессмертил Александр Пушкин, развернув свою непревзойденную драматургию гения и злодейства. К слову, существо Бонифаччо, желая побыстрее получить свою долю вина аи, прошмыгнуло в залу еще до того, как здесь оказались души четы Булгаковых и Голосовкера, и к моменту прихода их оно уже, не обращая внимания на внешние раздражители, откровенно ластилось к ногам эфирного тела души Георгия Гурджиева, что-то бурно обсуждавшей с душой Альберта Эйнштейна.

Вскоре завершилась слегка затянувшаяся первая часть раута, и души гостей и обитателей дворца вежливо попросили рассредоточиться по периметру торжественной залы, тогда как прислуживающие души стали бодро собирать деревянный складной помост в центре зала, через некоторое время превратившийся в полноценную театральную сцену, украшенную, как отметила про себя душа Якова Голосовкера, розенкрейцерскими декорациями начала XVII столетия. Миновали еще долгих пятнадцать минут планеты ΧΑΩ и началась опера Клаудио Монтеверди «Орфей» в постановке души режиссера Сергея Эйзенштейна: в потустороннем месте упокоения душа великого русского советского кинематографиста явно сторонилась кинематографа, возлюбив оперы духовной античной и христианской направленности; пронизывающий пафос «Орфея» Монтеверди в версии души Сергея Эйзенштейна, бесспорно, отражал совместную работу режиссера с выдающимся русским композитором Сергеем Прокофьевым в кинополотне «Александр Невский» в прежнем земном существовании. К опере подали заливное из рыбы здешнего озера, напоминающей кавказскую ручьевую форель, и тихое нарядное красное вино, название которого «Бычья кровь – воскресающий Митра» было дано мастером Михаилом Булгаковым (по легкой изысканности вино походило на французские купажи из винограда пино-нуар). Сочетание декораций XVII века с монументальной режиссурой души Эйзенштейна произвело неизгладимое впечатление на души гостей, обитателей и прислуги дворца королевского искусства. Сидевшая с душами наших героев душа композитора Арнольда Шёнберга во время арии Орфея в исполнении души Тито Скипо посетовала на то, что отказалась от предложения души Сергея Эйзенштейна о создании авангардного музыкального прочтения знаменитой ренессансной оперы, изъявив наконец желание заняться этим. Уже в пристанище упокоения она никак не могла примириться с находившейся в зале душой Томаса Манна, в земной жизни выведшего гениального австрийско-американского композитора в образе главного героя своего романа «Доктор Фаустус». Душа Якова Голосовкера четко отметила в зале (а ранее и на планете) отсутствие душ деятелей восточного, в том числе арабо-мусульманского мира: все души принадлежали на земле людям, представлявшим иудео-христианскую цивилизацию: «Вероятно, для лиц из восточных народов и племен, исповедующих ислам и другие религии, есть свои места упокоения», – сразу же подумалось душе, только что прошедшей обряд посвящения в мастера.

Прослушав оперу, веселье не склеилось: живительный хмель вина «Бычья кровь – воскресающий Митра» скорее придал душам сосредоточенности, особенно тем из них, которые в земной жизни были связаны с Россией, и уже известная нам компания, подчеркнуто сурово предваряемая Бонифаччо, приросшая душами русско-польского магната с Украины и писателя графа Ивана Потоцкого, вышеупомянутых Роберта Оппенгеймера, Томаса Манна и Арнольда Шёнберга (последние две взялась замирить душа Елены Сергеевны Нюренберг), вышла на берег озера и установила на штатив у самой кромки воды телескоп средней силы увеличения, чтобы хоть что-то разглядеть в сотрясенной в сей день точке Солнечной системы, откуда пришли для упокоения на ХАО их души. К слову, души, обитавшие на планете, могли общаться между собой на особом небесном языке эмоэль, содержащем енохианские и санскритские корни, но и знания, полученные на земле, им оставлялись, а потому все говорили по-немецки, по-французски, по-английски, а души земляков (четы Булгаковых, Голосовкера, Потоцкого и Бонифаччо) еще и по-русски.

Доминик Пьер де ля Флиз (1787–1861). Чернобыль в XIX столетии

– Наш фольварк Пиков на Подолии некогда принадлежал русскому шляхтичу Филону Кмите-Чернобыльскому, – вглядываясь посредством телескопа в ту точку, подернутую синевато-розоватой туманностью, где должна находиться земля, начинала свой рассказ душа графа Ивана Потоцкого, – сделавшему измену и предательство основным принципом своей жизни. Предавал он главным образом своих, русских – что московитов, что литвинов, что русинов. Память о Филоне Кмите-Чернобыльском глубоко запечатлелась в малорусских сказках и мифотворчестве. Среди крепостных хохлов моего отца при фольварках Пикова и Уладовки бытовало предание, что Кмите-Чернобыльскому удалось обмануть даже ангела, пришедшего забрать его не угомонившуюся и порочную душу, и с тех пор она неприкаянной бродит по Полесью в окрестностях Чернобыля и губит путников, внушая им неверное направление движения, тем самым заставляя заблудиться, а затем водит их по кругу, пока они не сойдут с ума или не умрут от истощения. Вот и глагол русского языка «филонить», обозначающий обманывать, провести кого-то или прикинуться, обязан своим существованием этому негодяю, пытавшемуся обвести вокруг пальца даже самого лукавого, с которым, вероятно, у него был контракт. Филон Кмита умер нестарым, но уже настолько изолгавшимся, что жить жизнью заможного шляхтича больше не мог. Пиковские мужики мне рассказывали, как его отпели по русскому греко-православному обряду и похоронили, а на девятый день пошли на кладбище помянуть и нашли разворошенной могилу, проверили гроб – он оказался пустым. Священник приказал молчать всем, чтобы не навлечь на себя гнев благочинного или епископа, – все на том и порешили, закопав гроб как ни в чем не бывало и отслужив по покойнику сорокоусты. Однако память об этом передалась в века, и даже мой отец, видавший виды польский аристократ и заядлый охотник граф Осип Потоцкий опасался местных слухов и россказней о прежнем владельце пиковского замка Филоне Кмите-Чернобыльском. К слову, его дух нас не донимал, поскольку, как говорили, удалился в пределы своей другой вотчины на Чернобыльщину, где, возможно, бродит и поныне. И мне представляется, что трагическое событие, сегодня произошедшее в Чернобыле, о котором мы все говорили на рауте и перед оперой, косвенно связано и с этим скитающимся фантомом, уж больно напоминающем Агасфера или Вечного Жида, разве что моложе его на полторы тысячи лет, хотя последний по сравнению с нашим вполне безобиден. А вообще там на Чернобыльщине есть славянское место силы, связанное с источником шаровых молний неподалеку от Припяти и святилищем древнего бога, подобные которому я обнаруживал в земле полабских славян и лужицких сербов, когда занимался археологией венедов в Нижней и Верхней Саксонии в 90-е гг. XVIII-го столетия. Первоначально я хотел включить образ Кмиты-Чернобыльского в свой роман «Рукопись, найденная в Сарагосе», но самого этого желания, как мне представляется, хватило, чтобы подлинник моего романа исчез на почти два столетия из поля зрения читателей и исследователей. Впрочем, быть может, я слишком преувеличиваю роль вельможного русского