Теперь они выпили без всякого тоста.

— Насчет наследственности — я понял, — продолжил беседу Самарин. — А что насчет «обыденной жизни» ваших гениев? У них есть какие-нибудь группировки, организации или что-нибудь в таком роде? Молодые люди обожают тайны и ритуалы. Не говоря уже о конспирации.

Завадский подумал, пожал плечами:

— Я ни о чем таком не знаю.

— Не знаете… — снова тихо констатировал майор. — Ну а как насчет студенческих братств? Что-нибудь вроде «Черепа и костей» или «Адептов нового мира»? Я читал, все президенты США состояли когда-то в тайных студенческих братствах. Думаю, и у нас может существовать что-нибудь подобное. По крайней мере, будь я таким же гением, как ваши ребята, я бы непременно захотел организовать какой-нибудь клан.

Завадский молчал, обдумывая слова неожиданного посетителя. Майор подождал, не скажет ли он чего, но поскольку завкафедрой молчал, заговорил снова:

— Максим Сергеевич, я понимаю, что дело темное. Но, возможно, вы все-таки что-нибудь слышали?

— Да нет, — пожал Завадский плечами, — ничего такого.

— Жаль.

Самарин вздохнул. Потом взял со стола Завадского бронзовую фигурку Эйнштейна, повертел ее в руках и поставил на место.

— У молодых людей ранимая психика, а у молодых гениев тем более. — Голос следователя звучал задумчиво. — Какой-нибудь харизматичный ублюдок вполне способен сбить их с толку. Только начинается все с «Гаудеамус игитур», а закончиться может судом Линча и человеческими жертвоприношениями…

— Не думаю, чтобы у наших студентов было время на подобную чушь. Львиную часть своего свободного времени они проводят в библиотеках.

— Ну да, ну да… — закивал Самарин. Поднял взгляд и обвел им корешки томов, плотно уставивших стеллажи. Улыбнулся, спросил: — Неужели вы изучили все эти книги?

— Пришлось, — улыбнулся и Завадский.

Майор восторженно качнул головой.

— Мне бы столько за всю жизнь не прочесть. Я, вы знаете, все больше кроссворды решаю. Ну, или «Спорт-экспресс» просматриваю. — Самарин помолчал. Потом вздохнул. — Ладно, пойду. Приятно было побеседовать.

Следователь поднялся из-за стола и, сжав в руке кепку, направился к двери. Уже открыв ее, остановился и снова взглянул на заведующего кафедрой.

— Знаете, что?

— Что?

— Не доверяю я умникам. Все беды нашей эпохи — от них. Бомбы, ядерные реакторы, концлагеря… Вы только не обижайтесь, вас я не имею в виду. Вы мужик нормальный. Передавайте привет Марии Степановне.

Самарин нахлобучил на лысину кепку и вышел из кабинета.

2

Тьма. И тишина.

Очнувшись, Мария некоторое время уверена, что все еще лежит без сознания. Тьма вокруг кромешная. Не меньше минуты ей требуется, чтобы понять, что на глазах у нее повязка.

Она пробует подвигать ногами — получается. Тогда пробует пошевелить руками. А вот это ей не удается — кисти стянуты за спиной.

Она хочет крикнуть, но обнаруживает, что рот ее заклеен. Вероятно, скотчем. Тогда она снова начинает осторожно шевелить руками, попыталась ослабить путы. Однако и маневр напрасный, руки замотали крепко.

Что же произошло? Она помнит, как лежала на диване… Дымится сигарета. В бокале играет красное вино. Потом кто-то приходит… Он высокий, светловолосый. Похож на викинга. У него равнодушные голубые глаза, от одного взгляда которых может скиснуть молоко. И его зовут…

Виктор Бронников.

Мария вздрогнула. Она все вспомнила. И тут же услышала чьи-то отдаленные шаги и негромкие голоса. Услышала и замерла, прислушиваясь. Вот шаги остановились. Скрипнула открываемая дверь, и в помещение, где она лежала, вошли люди. Судя по всему, их было двое.

— А вот и наша Мария Дэви Христос, — насмешливо проговорил знакомый голос.

Несколько секунд ей понадобилось, чтобы осознать: голос принадлежит Эдику Граубергеру.

— Кажется, она уже пришла в себя, — сказал второй из вошедших, Виктор Бронников.

Он присел рядом с ней и насмешливо осведомился:

— Как вы себя чувствуете, спасительница человечества?

Вопрос был явно риторический. Она бы не могла ответить при всем желании.

Виктор тихо засмеялся. Мария в первый раз слышала, как он смеется.

— Кажется, вашей работе на педагогическом поприще пришел конец, — весело сказал он.

Мария шевельнула руками и поморщилась от боли.

— Не трудитесь, — предупредил Виктор.

Нагнулся, ухватился пальцами за край полоски скотча, закрывающего Марии рот, и рывком оторвал его.

— Подонок! — хрипло выдохнула она и облизнула губы.

Теперь засмеялся и Граубергер. Мария представила, как он посверкивает очками и подергивает пальцами свою козлиную бородку.

— Может, снова заткнуть ей рот? — предложил Эдик.

— Нет, — ответил Виктор, — пусть выговорится. Возможно, следующего шанса у нее не будет.

— Это уж как пить дать, — согласился Эдик.

— Кстати, насчет пить. Я просил тебя купить минералку.

— Прости, забыл. Хочешь, сгоняю сейчас?

— Давай.

Послышался размеренный топот. Хлопнула дверь. Граубергер ушел.

— Где мы? — спросила Мария.

— Под землей, — последовал ответ.

— Ты можешь развязать мне руки?

— Нет.

— Ладно… — Мария помолчала, пытаясь сосредоточиться. — Расскажи мне про организацию.

Виктор усмехнулся:

— Пожалуйста. Мы исходим из того, что эволюция остановилась. Люди выхаживают и излечивают тех, кто рожден, чтобы умереть. Расходный материал размножается…

Виктор вдруг споткнулся. По всей вероятности, ему не понравилось то, как он начал. Было мгновенье, когда он, похоже, решил не продолжать. Однако неприкрытый интерес на лице Марии, подкрашенный страхом, заставил его заговорить вновь.

— Идиоты порождают идиотов, — жестко проговорил Виктор. — Калеки порождают калек. Нежизнеспособные уроды порождают таких же нежизнеспособных уродов. Если так пойдет дальше, человечество изживет себя. Жалость губительна.

— Бог призывал быть милосердными, — тихо заметила Мария.

— Ерунда, — небрежно бросил Виктор. — Это придумали люди. Судить о Боге нужно не по книгам, написанным людьми, а по его делам. Бог миллионы лет проводит колоссальный генетический эксперимент, закрепляя в генах свои прозрения и находки. Миллионы лет неудачные экземпляры безжалостно отбрасывались. Бог совершал кропотливую и ответственную работу. А люди пошли ему наперекор.

— Какие пафосные слова… А я думала, что вы атеисты.