Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не бойся, Пятый брат тебя не выдаст, он держит рот на замке. Доказал это, когда Цао Мэнцзю пытал его калеными сковородками.
– А ты чего пришел-то? Я слышала, ты разбил японскую автоколонну.
– И понес большие потери! Я убью эту сволочь Рябого Лэна.
– Не связывайся ты с этими людьми, проныры с завидущими глазами, тебе с ними не справиться.
Дедушка снял с пояса сверток с серебряными юанями и бросил на стол со словами:
– Пятьсот штук с красным донцем!
– Еще донце ему красное подавай. После того как арестовали Пятого брата, все на мне, а я даже стрелять не умею.
– Хватит мне тут! Вот пятьдесят юаней. Сама подумай, разве я тебя когда-то обижал?
– Братец, – сказала женщина. – Что ты такое говоришь? Мы ведь с тобой не чужие.
– Не испытывай мое терпение, – холодно процедил дедушка.
– Вам все равно из города не выйти.
– А это уже не твое дело. Давай пятьсот больших и еще пятьдесят маленьких.
Женщина вышла во двор, прислушалась и вошла в дом, затем открыла потайную дверку в стене и достала целую коробку золотистых пистолетных патронов.
Дедушка достал мешок, сложил патроны, прицепил мешок к поясу и велел отцу:
– Пошли.
Женщина остановила его:
– Как собираешься выбираться?
– Через железнодорожный вокзал. Перелезем через ограждение путей.
– Не выйдет. Там сторожевые башни, прожекторы, собаки и часовые.
Дедушка холодно усмехнулся:
– А мы попробуем. Не выйдет – вернемся.
Дедушка с отцом по темному проулку проскользнули к железнодорожному вокзалу, где не было крепостной стены. Они спрятались возле кузнечной мастерской, глядя на залитую светом платформу и множество часовых. Дедушка шепнул что-то отцу на ухо и потянул в другую сторону. К западу от здания вокзала располагалась открытая сортировочная станция, колючая проволока тянулась от этого здания до крепостной стены. Лучи прожекторов на сторожевых башнях скользили взад-вперед, освещая больше десятка железнодорожных путей. На сортировочной станции стоял высокий шест, на котором висела лампочка размером с бычье яйцо, в ее зеленом свете все предметы меняли обличье.
Отец лежал ничком рядом с дедушкой, наблюдая, как по ту сторону расхаживали часовые.
С запада примчался товарный поезд, из огромной трубы вырывалось множество ярко-красных искр. Свет от фар напоминал речку, которая с журчанием текла сюда издалека.
Дедушка с отцом проползли к сетке, подергали ее, хотели было сделать подкоп под ограждением, однако один из шипов колючей проволоки вонзился в отцовскую ладонь, и он сдавленно застонал.
Дедушка тихо спросил:
– Что такое?
– Пап, я руку поранил.
– Тут нам не пройти, давай возвращаться!
– Жаль, что у нас нет пистолетов.
– Так и с пистолетами бы не прорвались.
– Были бы пистолеты, мы бы первым делом разбили вон то бычье яйцо.
Они отступили в тень. Дедушка нащупал обломок кирпича и с силой метнул в сторону рельсов. Часовой тут же что-то пронзительно крикнул и пальнул из винтовки, после чего туда же направили свет прожектора. Ураганный пулеметный огонь едва не оглушил отца. Пули высекали о рельсы золотые искры.
Пятнадцатого числа восьмого лунного месяца, в праздник Середины осени, в уезде Гаоми устраивали большую ярмарку. Несмотря на войну, простым людям нужно было как-то жить, что-то есть и во что-то одеваться, а значит, торговля продолжалась. Людские потоки входили в город и выходили, толчея была такая, что яблоку негде упасть. В восемь часов утра на пост у северных ворот уездного города заступил парнишка по имени Гао Жун. Он по всей строгости опрашивал и досматривал всех входивших и выходивших. Ему казалось, что стоявший напротив японец смотрит на него очень недружелюбно.
К воротам подошел немолодой мужчина под шестьдесят и мальчик-подросток чуть старше десяти, который подгонял маленького козлика. Лицо старика было черным, а глаза светились синевой; у мальчонки лицо было красным и потным, он выглядел напряженным.
Целая толпа скопилась у ворот, закупоривая вход. Гао Жун дотошно всех опрашивал и обыскивал.
– Куда направляетесь?
– Домой! – ответил старик.
– На ярмарку не пойдете?
– Сходили уже. Купили вон козленка. Правда, хворый, скоро сдохнет, зато дешево.
– А когда вы вошли в город?
– Вчера вечером, жили у родственников. С утра вот купили козленка.
– Сейчас куда пойдете?
– Так домой же!
– Проходите.
Дедушка и отец, подгоняя козленка, вышли из города. У козленка живот был таким тяжелым, что он с трудом ковылял. Дедушка стегнул его по заду гаоляновым прутом, козленок жалобно заблеял, от боли поджимая хвост, и побежал по дороге, которая вела в сторону дунбэйского Гаоми.
Около стелы на могиле отец с дедушкой выкопали пистолеты.
– Пап, отпустим козленка?
– Не, пригоним домой и там зарежем. Отметим с тобой праздник Середины осени.
Они добрались до околицы к полудню. Увидев издалека окружавший деревню высокий земляной вал, отремонтированный в последние годы, они сразу услышали яростную стрельбу за деревней. Отец вспомнил тревоги, мучавшие старого Чжан Жолу еще до их отбытия в уездный город, и свои нехорошие предчувствия на протяжении нескольких дней и понял, что беда все-таки пришла. Он про себя порадовался, что решил покинуть уездный город с утра пораньше: это было рискованно, но зато они успели вернуться и смогут что-то предпринять.
Дедушка и отец отволокли полумертвого козленка в гаоляновое поле. Отец начал вспарывать пеньковую веревку, которой был зашит задний проход козленка, и представил, как та размалеванная женщина запихивала туда патроны. Патронов было пятьсот пятьдесят штук, из-за чего живот козленка провис полумесяцем. Всю дорогу отец беспокоился, как бы он не лопнул, а еще он беспокоился, что козленок переварит все патроны до единого.
Когда отец вытащил веревку, зад козленка распустился, словно цветок сливы, и оттуда повалились похожие на бобы экскременты. Козлик навалил целую кучу. Отец в ужасе воскликнул:
– Пап, все пропало! Пули превратились в навоз!
Дедушка взял козленка за рога, поставил прямо, а потом начал трясти вверх-вниз, и из зада градом посыпались блестящие патроны.
Отец с дедушкой подобрали их, сначала зарядили свои пистолеты, потом набили карманы и бросились бежать через гаоляновое поле напрямик к деревне, не посмотрев даже, что стало с козленком, жив он или помер.
Японцы окружили деревню плотным кольцом, все было застлано густым пороховым дымом, кое-где валил и черный дым от полыхавших пожаров. Сначала отец с дедушкой увидели небольшую артиллерийскую позицию, спрятанную в гаоляновом поле. Всего там стояло восемь минометов: стволы в половину роста взрослого человека, а дуло диаметром с кулак. Больше двадцати японцев, одетых в темно-желтую форму, палили по деревне из этих орудий, а еще один тощий черт отдавал команды, размахивая флажком. За каждым минометом было по черту, он сидел на нем верхом, стискивая в руках блестящие крылатые снаряды. Когда тощий япошка взмахивал флажком, они разжимали руки, снаряд падал в минометный ствол, затем раздавался громкий хлопок, из дула выскакивало облако дыма, ствол чуть дергался назад и из него вылетела в небо блестящая штуковина, которая потом с визгом падала по ту сторону земляного вала. Там сначала поднимались восемь столпов дыма, после чего раздавались восемь взрывов, сливавшихся в один большой взрыв. В дыму разлетались черные осколки, словно распускались цветы. Затем японцы давали еще один залп.
Дедушка как во сне поднял маузер и одним выстрелом свалил японца, размахивавшего флажком. Отец увидел, как пуля прошла насквозь через его череп, напоминавший высохшую редьку, и только тогда понял: бой начался. В голове помутилось, он выстрелил, пуля ударилась в опору под минометом с громким лязгом и куда-то отскочила. Японцы, стрелявшие из минометов, схватили винтовки и начали палить из них. Дедушка потянул за собой отца, и они шмыгнули в гаоляновое поле.
Японцы и императорские войска начали атаку. Солдаты императорских войск шли впереди, согнувшись, нацелившись в просветы между гаоляновыми стеблями, открыв беспорядочный огонь. Японцы наступали за ними, тоже пригнувшись.
В гаоляновом поле застрочили пулеметы. На валу все стихло. Когда солдаты императорских войск подошли вплотную к земляному валу, из-за него вылетело несколько десятков ручных гранат с изогнутой ручкой. Дедушка