Елизавета Павловна сидела мрачнее тучи.

— Почему только Миша? — проскрипела она. — А Жанна?

От моей радости не осталось и следа.

— Жанна само собой, — коченея от гнева, пояснила я. — Я,Жанна и Миша!

Мы втроем. Втроем пойдем к доктору, втроем войдем в кабинет ивтроем ляжем на кресло.

— Я тоже пойду! — заявила эта непрошибаемая, не обращаявнимания на мои издевки.

— Тогда уж надо захватить и мать Жанны. Вы не забыли? У нееесть мать.

— И отец, — вновь поддержал меня отец семейства. —Справедливости ради надо взять и его.

— А братья и сестры? Чем они хуже? — истерично рассмеяласья. — Возьмем тогда уже и их. Да мало ли кого еще надо прихватить с собой. Накресло. Если уж идти к гинекологу, так целой демонстрацией. С флагами итранспарантами. Так и двинемся завтра.

— Так и двинемся, —Согласилась Елизавета Павловна.

«Как живет здесь моя бедная Жанна!» — в отчаянии подумала яи наткнулась на сочувствующий взгляд Михаила.

Этот взгляд вдохновил меня на дальнейшую борьбу, и явоскликнула, обращаясь уже непосредственно к всевышнему.

— О господи! — воскликнула я. — Неужели невозможно миромрешить такой простой вопрос? Сотни женщин ходят на прием к гинекологу вообщебез всякого сопровождения, и человеческий род еще не угас. Так неужели мояЖанна хуже других? Почему она должна шагать под конвоем свекрови?

Михаил ерзал и вздыхал, но выступить против матери нерешался. Не знаю, чем кончилось бы все это, если бы не зазвонил его мобильник.Он достал телефон из кармана и сразу же превратился в человека. В очень важногочеловека, преисполненного и внешнего, и внутреннего достоинства. Онразговаривал так умно и уверенно, что стало ясно: Михаил способен на сильныерешения. Он быстро, спокойно и квалифицированно что-то кому-то объяснил. Яслышала: разговор идет на моем родном языке, но о чем этот разговор, могла лишьдогадываться, так загадочна и непонятна была речь Михаила.

Отдав последнее указание и задумчиво отправляя трубку вкарман пиджака, он являл собой воплощение исполненного долга. Все, не исключаяи меня, с трепетным уважением следили за ним.

— Думаю, — Не выходя из роли, четко произнес Михаил, — Жаннадолжна отправиться к врачу с тем, с кем ей будет удобней. Жанна!

Его бледная жена мгновенно явилась на зов.

— С кем бы ты хотела пойти к врачу?

— Одна, — ответила она и густо покраснела. ЕлизаветаПавловна встрепенулась.

— Вот видите, — злорадно усмехнулась мне она, — девочка нехочет идти с вами.

— Так же, как и с вами, — еще более злорадно улыбнулась я вответ. — Но пойдет она к моему врачу.

— Почему это? — взвизгнула свекровь.

— Потому что Роза знает и любит Жанну, в отличие от вашегохваленого профессора. А уж какой это специалист, можете спросить у нашей общейзнакомой Тамары. Она компетентно вам расскажет.

— Мама, пусть Жанна идет к Розе, — тоном, не терпящимвозражений, сказал Михаил.

— Делайте как хотите, — промычала Елизавета Павловна и,исполненная трагизма, удалилась из комнаты.

Мужчины виновато посмотрели на нас с Жанной. Это была полнаяпобеда. А всякая победа — начало поражения.

С того момента, как я узнала о беременности Жанны, желаниеразыскать злодея и наказать зло стало нестерпимым. Чем бы ни занималась я, гдебы ни находилась, мысли об этом всегда были со мной. Единственную улику,ключик, я совала во все возможные отверстия и без всякого результата.

Я стала раздражительна, а Евгений впал в спячку. С нимсовершенно невозможно было говорить. Как только баба Рая отправлялась на охотуза сплетнями, мне сразу же хотелось поделиться с ним своими мыслями, но припервом же моем слове он впадал в апатию.

— Что ты лежишь? — возмущалась я. — Раньше ты был активный,а теперь, как выпадет свободная минута, так ты сразу на диван. Все лежишь илежишь!

— Я думаю, — важно ответствовал Евгений, не открывая глаз.

Меня такой ответ приводил в ярость, потому что кто-кто, а ужя-то знала, что это за думы. Глубокая задумчивость, естественно переходящая вхрап, вот что это такое. Как это по-мужски! Он что, думает пережить этотсложный период нашей жизни, не вставая с дивана?

Я готова была наброситься на него с кулаками, но вернуласьбаба Рая, и я пошла на заклание. Она принесла мороженую горбушу и горелажеланием посолить ее для бутербродов.

— Вы это делали когда-нибудь? — спросила я.

— Дак ты посолишь, — снимая с Саньки ботинки, ответила она.— Такой вам с Женькой через неделю завтрак будет, языки проглотите.

«Ты только об этом и мечтаешь. Ну вот, началось», — подумалая и обреченно потянулась за солью.

Срывая свою злость на бедной, заледеневшей горбуше, я лупилаею по столу и мазала солью все, что могла, не исключая и себя.

— Больше соли сыпь, больше, — подбадривала меня баба Рая.

— Больше боюсь, — сердито ответила я.

— Рыба берет соли столько, сколько ей нужно. Сыпь. Чего тыбоишься?

— Того, что пересолю.

Старуху такой ответ не удовлетворил. Она выхватила рыбину измоих рук и тут же высыпала на нее половину пачки. И в этот момент кто-то опятьвстал за моей спиной. Я испуганно оглянулась. Пусто. Не совсем, конечно, пусто.Ореховые шкафы с посудой стояли на своем обычном месте, но не они же дышали мнев затылок. На фоне предыдущих неприятностей, усугубленных горбушей, мне этопоказалось невыносимым, и я завыла.

— Что, голубка, опять? — спросила баба Рая, не прекращаятопить рыбу в соли. — Стоить?

— Стоит, — чуть не плача подтвердила я.

— Ох, сходила бы ты к той пророчице, что страсенс страшный идружит с нашей Валентиной.

Я тут же вспомнила о другой дружбе. О дружбе самой бабы Раисо Старой Девой. Не могу сказать, что мне приятно слышать, как ненавистнуюСтарую Деву называют Валентиной, да еще нашей. Но перед лицом предыдущих золэто зло отступило на второй план.

— Баба Рая, а ты была у той пророчицы? — сдержаннопоинтересовалась я, стараясь не замечать стоящего за моей спиной.

— А как жа, — с гордостью отозвалась она. — Была, голуба,была.

— И что она тебе такого дивного сказала? Старуха мгновеннобросила рыбу и взахлеб поведала о своих впечатлениях.