— Но Жанна стала много плакать.

— Вот это плохо, хоть и понятно. В ее состоянии это бывает.Женщины становятся очень нервными, — сказала я, ставя ударение на слове«нервными». — Ты должен как-то ее развеселить.

Михаил только рукой махнул.

— Но как? — с отчаянием воскликнул он. — Как? Она сталадикая.

Шарахается от всех, говорит, что меня не достойна, несетвсякую ерунду.

— Какую ерунду? — испугалась я.

— Не знаю, я ее не понимаю, — признался он, — говорит, что яв ней ошибся.

«Совсем сдурела? — возмущенно подумала я. — Точно хочет всеиспортить!»

— Где она?

Миша пожал плечами.

— Не знаю. В тот-то и дело. Она пришла ко мне в офис,плакала, хотела серьезно поговорить. Я посадил ее в автомобиль и повез домой.По дороге мы поругались, она выскочила из машины и убежала.

— Как это «выскочила»? На ходу, что ли?

— Почему «на ходу»? Я остановился, она и выскочила. Вот,приехал к вам, с полчаса шлепал по лужам, даже курил, не решаясь войти, а ее издесь нет. Не знаю, где искать.

Мне стало легче. Если дело только в этом, не беда. Жанну мыприведем в чувство, лишь бы он к ней нормально относился.

— Миша, ответь мне на один вопрос: ты ее любишь?

Он явно не ожидал такого поворота и очень удивился.

— Конечно, люблю.

— Тогда можно, я буду с тобой откровенна?

— Да, конечно.

— То, что Жанна нервничает, это нормально в ее положении,но, думаю, есть причина, которая и лишает ее покоя. Я восхищаюсь ЕлизаветойПавловной, да что там восхищаюсь, я ее боготворю! — воскликнула я, судовлетворением отмечая кислое выражение лица Михаила.

Было ясно: он тоже ее боготворит и порой считает, что такомуангелу место на небе.

— Не может не восхищать доброе сердце твоей матери, — спафосом продолжила я. — Сердце, способное обогреть всех, кого оно любит. Иногдатем, кого она любит, становится даже жарко. А бывают моменты, когда жар еесердца просто сжигает дотла. Боюсь, это и происходит с Жанной.

Михаил смотрел на меня как на ясновидящую.

— Вы думаете, она из-за мамы?

«Конечно, из-за мамы, дурак! Из-за твоей мамы и параличможет хватить, не у всех же такое крепкое здоровье, как у тебя», — подумала я,но вслух сказала другое.

— Нет, что вы! Ваша, Миша, мать здесь ни при чем, —участливо пожимая его руку, воскликнула я. — Кстати, Жанна обожает ее и во всемхочет ей подражать.

— Не надо, не надо! — испуганно закричал Михаил. — Вотподражать не надо. Жанна — яркая индивидуальность. Любое подражание испортитее.

Я энергично кивнула головой:

— Абсолютно согласна, но Жанна-то так не считает. Онамучается от того, что не такая, как ваша мать. Поэтому она вбила себе в голову,что вас не достойна.

— Только поэтому? — изумлению его не было предела. — Как выменя успокоили. Софья Адамовна, но что же делать? Я не хочу, чтобы она былапохожа на мою мать. Мне Жанна нравится такая, как она есть. Но где же онасейчас?! — хватаясь за голову, горестно .воскликнул он. — В такой ливень!

— Давно вы расстались? Он взглянул на часы.

— Чуть меньше часа назад.

— В таком случае она в метро и вот-вот будет у меня. Думаю,тебе лучше уйти. Мы должны поговорить с ней с глазу на глаз. После беседы всестанет на свои места. Обещаю тебе.

Михаил вскочил с дивана и заметался по комнате с криками«мне лучше уйти».

— Да, — сказала я и глазами показала, где дверь.

Он мгновенно шмыгнул в нее и, схватив пальто и на ходунадевая его, буквально вылетел из моей квартиры и побежал по ступенькам вниз.

— Чтобы не встретиться с Жанной в лифте! — уже с восьмогоэтажа крикнул он мне.

Я стояла на лестничной площадке, махала ему вслед рукой и,умиляясь, думала: «Он любит ее. Любит».

— Чтой-то двери все пораспахнули, — возмутилась за моейспиной баба Рая. — И зонтов мокрых понакидали, и чумаданов.

Ах, Миша!

Я выскочила на балкон и, потрясая зонтом и кейсом, закричаласо своего девятого этажа:

— Миша! Миша! Забыл!

Он уже садился в автомобиль и только махнул рукой:

— Не страшно! Потом!

Его «Мерседес» рванул в сторону проспекта, а на аллеепоказалась фигурка Жанны. Она бежала вдоль злополучных кустов, согнувшись подструями ливня. Я тоже промокла вмиг и вернулась в комнату.

— Спрячь это все пока, чтобы Жанна не увидела, — сказала ябабе Рае, отдавая ей зонт и кейс. — Не хочу, чтобы она знала, что ее Миша былздесь.

Баба Рая, ворча и вздыхая, выполнила просьбу и отправиласьукладывать Саньку спать, а я пошла встречать Жанну.

Она была в отчаянии. Плакала и причитала:

— Я так больше не могу. Я устала! Устала!

— Это все потому, дорогая, что в тебе ребенок не от Миши.Избавишься от него, и будет все хорошо, — успокоила я ее.

Однако у нее началась истерика.

— Какой он чужой?! — закричала она. — Какой он чужой, раз вомне?! Это мой, мой ребенок! Мой!

Я не поверила своим ушам. Что это она говорит? «Мойребенок»?

— Да! Мой! — с новой силой закричала она, прочитавопровержение своих слов на моем лице. — Пять месяцев! У него уже ручки и ножки!И сердечко! И попка! Он маленький! Беспомощный! И совсем ни в чем не виноват!Он маленький и беззащитный! Его каждый может убить! И только я могу егозащитить!

Мне оставалось хвататься за сердце и причитать «боже, боже».

— Ты хочешь его рожать? — с трудом шевеля онемевшими губами,спросила я и подумала:

«Что-то мне очень нехорошо. Я, видимо, сейчас упаду».

— Да, рожать, — отрезала Жанна и поплыла куда-то, поплыла…

И комната поплыла, и стол, и люстра, и баба Рая… Стоп!Откуда она здесь взялась? Кто ее приглашал? Я мигом пришла в себя и огласилакомнату громким криком:

— Баба Рая! Что надо?

— Ничего, — ответила старая проныра, обидчиво поджимая губы.

Просто удивительно, как губами она передает все оттенкисвоих чувств.

— Дьявол! — вспомнила я. — Нет сигарет! Баба Рая, Санькаспит?