прошли, я перевернулась. Во всяком случае, попыталась это сделать. И словно в ответ мир опять задрожал, руины закачались. Но уже с тихим рокотком и не так устрашающе, как прежде. Я закрыла глаза, снова приготовившись к боли и смерти. Уши уловили шум раскалывавшихся и падавших камней и кирпичей, треск искореженного дерева, присвист осыпавшейся штукатурки. А следом – взрыв в отдалении и чей-то панический вопль. Но на этот раз Земля смилостивилась. И этого оказалось достаточно, чтобы я смогла высвободить вторую руку и сдвинуть раму кровати. Я сумела вылезти из-под нее, но путь мне преградила тяжелая балка. Ни поднять, ни подкопаться под нее у меня не вышло. Тишина вокруг установилась мертвая. Дышать было трудно – и легкие, и нос, и рот забила беспощадная пыль.

– Помогите! – прохрипела я еще раз, всхлипывая от разочарования и страха. – Пожалуйста! Я здесь! Помогите!

А затем услышала, как кого-то вырвало. Совсем рядом. И мужской голос спросил:

– Ты ничего не слышал?

– Сюда! Я здесь!

Я заскреблась еще настойчивее:

– Сюда! Я здесь!

Хруст обломков под ногами и скрипящее скольжение предметов затихли. Щель в потолке расширилась – сначала немного, затем больше. И теперь уже вместо ступни, свисавшей из нее раньше, я увидела заглядывавшего вниз мужчину, а за ним – голубое небо. Яркий свет ненадолго меня ослепил, но уже через пару минут я смогла различить грубые черты его морщинистого лица.

– Вы в порядке, мисс? – спросил он и, покосившись через плечо, жестом позвал кого-то: – Сюда! Быстрее! Я нашел женщину!

Медленно и осторожно двое мужчин вызволили меня из гробницы на утренний свет. Мои бедра и спина жутко болели, в висках пульсировала кровь. И я опять закашлялась так сильно, что испугалась, как бы не выплюнуть легкие.

Однако поблагодарить своих спасателей я не успела; они поспешили на зов третьего спасателя. Лишь один из них на мгновение задержался; взглянув на мой лоб, он сказал:

– Вам лучше разыскать врача.

Я потрогала лоб, а потом, посмотрев на пальцы, увидела на них кровь. Сначала решила, что это от той ступни. Увы, нет! Это была моя кровь, тонкой струйкой стекавшая по щеке. Чуть не подавившись слизью, которую я сплюнула на обломки, я, пошатываясь, побрела вперед. Ослабевшие босые ноги, с серыми от пыли ступнями, едва меня слушались. Та половина Блессингтона, в которой находилась моя комната, полностью обрушилась; все четыре этажа превратились в хаотичную мешанину битого кирпича, стеклянных осколков, покореженного металла и покрошенного в щепки дерева. Стена, окружавшая приют, тоже лежала в руинах. Чугунные копья ограды деформировались в причудливо перевитые клубки. Я осмотрела то, что осталось. В устоявшей половине здания зияли бреши лишившихся стен палат со вспучившимися половыми досками и свисавшими кусками потолочной штукатурки. Глядя на это, невозможно было даже вообразить, что еще недавно в них жил страх.

Те, кто уцелел, выглядели не лучше меня – как призраки, вернувшиеся на место трагедии. Какая-то женщина куталась в одеяло. Мужчина в исподнем и порванном в клочья пальто моргал, словно только что проснулся. Я узнала в нем одного из садовников.

Город, еще недавно бурливший энергией и радостно распевавший, онемел. Единственными человеческими звуками, разрывавшими мрачную тишину, были крики о помощи и чертыханье спасателей.

Я все ждала, что меня кто-нибудь окликнет:

– Вот вы где, мисс! Идите сюда.

Но так и не услышала таких слов. «И не услышу!» – осознала я. Позвать меня было некому. И никто за мной не следил. Никто пока не понял, кем я была. Но рано или поздно спасатели должны были догадаться.

Я прижала руку к бугру на поясе своих панталон под ночной сорочкой. Да! Она была там, она лежала в кармашке, который я сделала в шве. Пуговица от дядиного жилета. И как только я ее нащупала, остатки моего замешательства улетучились: я вспомнила свою цель. Не так я представляла себе развитие событий. Но прежней дурочкой оставаться решительно не желала. И упускать выдавшийся мне шанс не собиралась. Мне надо было уйти от Блессингтона подальше. Как можно быстрее и по возможности незаметно.

Вода, вытекавшая из лопнувшей трубы по вывороченному булыжнику, образовала ручей прямо посередине городской улицы. Она разъедала порезы и царапины на моих ступнях. Мне захотелось побежать, но шага я не ускорила.

И снова земля под ногами заколыхалась. Превозмогая головокружение, я попыталась устоять на ногах. Но ни стены, ничего, за что еще можно было бы ухватиться, под руками не оказалось. Толчок вскоре прекратился, и из-под обломков стали выбираться другие уцелевшие пациентки – все с травмами, увечьями, в крови. Одна из женщин непрерывно причитала: «Она умерла! Я видела, как она умерла! О, Боже, спаси, сохрани и помилуй нас, грешных!»

Я не стала выяснять, кто погиб. Потому что работники приюта уже пришли в себя и гонялись за ничего не понимавшими пациентками, связывая их простынями, ремнями, смирительными рубашками и всеми пригодными для этого средствами, что попадались им на глаза.

Не обращая внимания на боль в порезанных ступнях и глубокую рану во лбу, я продолжала идти, пока не смешалась с людьми на улицах. Слава Богу, вместо серой робы сумасшедшей на мне была розовая ночная рубашка. И только нянечка или другая пациентка могли бы опознать во мне обитательницу приюта. Но я старалась не привлекать к себе внимание и лишь повторяла, как мантру: «Вы не смотрите на меня! Вы не замечаете меня! Меня для вас нет, я – невидимка».

Призрак. Дым, пыль и тень. Нечто нематериальное до того момента, как я решу снова материализоваться. И когда я это сделаю, я никому не позволю себя даже недооценивать.

Глава двадцать первая

Города, который я знала, больше не существовало. Лежавшую передо мной улицу избороздила паутина бежавших в разные стороны расщелин; тротуары с вывороченными плитами походили на казинаки. Рельсы погнулись. Повсюду валялись мертвые лошади, которых обрекли на гибель обвалившиеся стены или кирпичи. Перед домом, сместившимся со своего фундамента и врезавшегося в соседнее строение, горько плакала женщина. Обрушившаяся наружная стена другого здания превратила его в большой кукольный домик; внутри метался обезумевший мужчина, пытавшийся собрать осколки посуды. На пальмовых вайях во дворе висели кресло и вязаная шаль.

«Иди вперед! Не останавливайся!» Я низко склоняла голову при каждом любопытном взгляде, но люди были слишком потрясены, чтобы задаваться вопросом, кто я такая. «Да и вряд ли меня уже хватились в приюте, – успокоила я себя. – Они будут считать меня мертвой, пока не убедятся в отсутствии моего тела под руинами».