обнаруживается хороший лекарь. Во-вторых, посол Джахан никогда не умел обращаться с оружием и удар кривого ножа пришелся по крепким мышцам парня вскользь, ранив, но не проткнув живот. Теперь его часто можно было заметить взбирающимся по вантам и выглядывающим берег на горизонте.

Говорят они мало: Курт сейчас знает не больше того, что уже успел рассказать Алес. Но он обещает, что по прибытии в столицу это изменится.

Землю становится видно только на третий день. Больше отряд из Таврии на палубе не показывается. Они сидят в каютах и выжидают подходящего момента. Почти всех здесь эта затея будоражит: не каждому в жизни приходится пробираться в другую страну контрабандой на корабле. Алексей привычно прячет богатые одежды в дорожный сверток. Не каждому, да.

Глубокой ночью Кефей заглядывает в трюм, освещая ступени масляной лампой, и крестится с перепугу: его контрабандные разбойники поднимают головы одновременно, мерцая взглядами, как семья упырей.

— М-можно уже. Выходить можно.

— Спасибо, отец. — Айташ вырастает за его спиной, беззвучно спускаясь с потолочной балки, и, хлопнув совсем побледневшего купца по плечу, первым покидает корабль. Уж кого-кого, а такого молодца у себя в сыновьях купцу видеть не хотелось бы.

За Айташем, отпросившись у князя, исчезает и Алево. События Солхата и несколько дней в море зародили взаимную симпатию, а Алексей был вовсе не против, чтобы за Куртом приглядывал свой человек.

На пристани хан скрывает лицо куфией и морщится. В Таврии воздух пахнет травами, скалами и свободой. В Эдирне, кажется, повсюду только песок, пряности и люди со взглядами острыми, как кинжал. Недоверие заставляет нервничать и самих чужаков.

Это чувство растворяется лишь в терпком вине и хорошей компании: они снимают пару гостевых комнат над таверной неподалеку от верфей. Здесь, в «Морском драконе», они условились дожидаться Айташа.

— Здорово, да?

Герай вопросительно смотрит на друга поверх тарелки с горячим. На корабле очень не хватало нормальной еды.

— Здорово, что нас окружают такие люди, — объясняет Алексей. — Куда ни отправишься — если они рядом, то дом всегда с тобой.

Герай хмыкает в ответ и приглядывается. Вот Алес уже спорит о чем-то с хозяином таверны, воздевая руки к небу, пока Хвитан доедает похлебку. Тут же Дастан показывает Валенту, как вяжут узлы в его культуре: у них еще на корабле разгорелся жаркий спор с моряками, но выиграть его не смог никто. У одного были меч и харизма, а другим принадлежали все канаты на корабле. И это несмотря на то, что Валент часто гостил у родни на море и узлов этих наплел сотни.

Айташ возвращается только на следующий день. С ним нет Седьмого Меча, зато есть еще один мальчишка, прячущий лицо под темной накидкой. Айташ, справедливо решив, что сейчас не время для знакомств, представил его как информатора.

Титая держат в застенке почти в самом центре города. Но вытащить его несложно. Айташ рассказывает, выкладывая из предметов на столе схему, как им лучше разделиться и как они смогут попасть в охраняемую темницу. Остается только раздобыть достаточно денег, чтобы подкупить слуг. Он явно не в восторге от этой идеи, но жизнь Титая кажется ему сейчас дороже принципов.

Алексей считает так же. Он выкладывает на стол мешочек с кофейными зернами Кефея — теми самыми, на которые можно купить парочку неплохих золотых украшений, — и кидает несколько монет. Айташ с удивлением обнаруживает на монетах клейма посла Джахана. Надо же, князь позаботился и об этом. Так их следов никому не найти.

— Простите, а вы никогда не думали о том, чтобы стать вольным наемником?

— Было дело, — Алексей посмеивается, — примерно в возрасте Иоанна. Но потом на меня оставили целое княжество, и стало как-то не очень вольно.

Правитель Дороса расплывается в довольной улыбке, когда видит, как что-то другое, совсем не убийственное и не мрачное, проскальзывает во взгляде Курта при упоминании старшего княжича. Оп, подловил.

В темницах они оказываются перед рассветом. Они настолько напоминают могильную яму и лабиринты разом, что стало бы не по себе каждому, не будь они заняты делом. Впрочем, на то и расчет: темницы не должны быть приятным местом.

Алексей, Мелек и Валент идут так, словно за ними нет и не может быть слежки, — Курт пообещал, что именно так оно и будет. В ближайшие несколько минут. Титая они находят не только по знаку, оставленному подкупленным тюремщиком, но и по тихим проклятиям, речитативом доносящимся из маленького окошка над самой землей. Он явно не потерял своего задора и красноречия и ничего хорошего своим пленителям не желал.

Мелек вызывается стоять на страже, пока Алексей приседает к решетке, отвлекая занятого весьма важным делом узника:

— Эй, есть минутка?

С Титаем никто больше не разговаривает. На корабле его держат связанным и сажают в железную клеть, охраняя так, будто он виновен в покушении на самого султана. Изматывает и морская дорога в несколько дней, и отсутствие еды и воды в достатке. Непременно ослаб бы, если бы грудь не раздирала жгучая ненависть. Раньше от по-настоящему безумных поступков удерживало хоть что-то. Сейчас не осталось ни отца, ни Курта — никого. Только безумные дни на Мангупе, которые едва ли были реальностью, а не светлым сном. Но нужно сделать так, чтобы Джахан не нарушил еще одного обещания. Нужно сделать так, чтобы ни он, ни Каракюрт не смогли добраться до Таврии. Их придется убить, как только представится возможность. А там — пропади оно все пропадом.

Нет ни единой возможности вырваться. Предполагая, на что он способен, Титая везут в клетке до самой темницы. Но слухи расходятся быстро, особенно в пестром разношерстном Эдирне, где уже в порту за посольством наблюдали десятки хищных глаз. Базар шептал, каждый лавочник, каждая покупательница тканей, каждый слуга и мальчишка-водонос передавали из уст в уста имя: «Кир Кейрат». К исходу дня по извилистым улицам начали тянуться тени…

«Эй, есть минутка?» От знакомого голоса хочется провалиться сквозь каменный пол тюремной камеры. Нет, пожалуйста. Не говорите только, что он здесь. Князь не может быть таким глупцом, чтобы подвергать себя опасности, бросить Мангуп, оказаться за сотни лиг от дома в сердце Империи. Выдыхает, прикрывая бессонные глаза и чувствуя, как пылко забилось сердце. Не ждал, конечно. Но так хотел еще когда-нибудь увидеть.

— Для тебя найдется. — Титай поднимается на цыпочки, подтягиваясь за прутья решетки, чтобы оказаться ближе, показать в предрассветных сумерках свое лицо. — Пришел спросить, что за выступление было на крыше? Прости, получилось