— Нового у меня для тебя мало. Кафа хочет мира против Порты. Порта — войны. Всё как всегда. Где он?

— Который из них? — Хан щурится лукаво. Впрочем, ответа он не дожидается. — В безопасности. С Ирадой.

— Второй тоже здесь? Айташ?

Алексей пытается думать о том, как здесь оказался Курт, но вместо этого мелко покусывает губы, стараясь скрыть причину своего веселья. Титай находится под защитой старшей жены… Неужели в гареме? Мелек помогает разрешить терзания князя, задавая новый вопрос:

— Он. Так, значит, из-за этого юноши ты заключил мир с Генуей и почти рассорился с Портой? — Герай проводит рукой в воздухе, показывая масштабы всего того, что сделал Алексей за последние несколько дней, и потирает переносицу.

— Да, из-за него.

Раздается короткий стук, в дверях появляется Дастан. Хан удивленно выгибает бровь, собирается было устроить выговор, но замолкает и прогоняет человека, когда видит записку, которую тот принес. Ее он приказывает сжечь. Сжег бы сейчас много чего, да дворец жалко. На некоторое время в тронном зале воцаряется тишина. Мелек молчит, крайне выразительно глядя на князя. Ох и масштабы у твоего веселья, друг. Будто у бессмертных. Наконец он справляется с первым удивлением, чтобы найти нужные слова.

— Ты вообще знаешь, кого привел в мой дом? — хан приподнимает густые брови. Выражение лица его медленно обретает оттенки вдохновенного ужаса. Примерно так он чувствовал себя, когда на одном из их бурных пиров из клетки сбежал лев и они, слишком веселые и молодые для здравомыслия, плечом к плечу пошли на зверя. Вот только теперь вместо льва — Блистательная Порта. — Знаешь, кому принадлежит юноша и почему имперский посол… — Хан приближается к другу на очень доверительное расстояние, и голос его становится благостно проникновенным. — Это во-он тот, что сидит не далее чем в соседнем зале, злой как джинн. — Мелек указывает себе через плечо. — Так хочет вернуть его себе…

— Не томи. Рассказывай. — Алексей слишком хорошо знает хана, чтобы не заметить все оттенки эмоций, промелькнувших в его взгляде. По позвоночнику тянет холодом, когда Мелек оказывается слишком близко. Это предвестие бури.

Сейчас по сравнению со всем происходящим война с Генуей кажется мелочью, а чума — досадным происшествием. Мелек качает головой и говорит тихо, не делая и шага от Алексея, как будто в зале они не одни. Еще ни разу за время его правления близость с Великой Портой не была столь вероятной — и отнюдь не столь желанной — перспективой.

— Хозяин этого юноши — военачальник султана Мурада. И не кто угодно, а сам Орхан. Его эмир и доверенное лицо. Понимаешь теперь, на чью игрушку покусился?

Об этом человеке они оба были наслышаны достаточно: деяния Орхана приносили ему славу, часто дурную, но идущую далеко впереди него самого. Да и прозвище Каракюрт получил он отнюдь не за мирный нрав. Черный Волк оставлял опустошенным любой город, который Империя приказывала раздавить, рвал на части любое войско, вставшее на пороге. Поговаривали, что его пытались отравить, но яд он просто сплевывал в лицо убийце и лишал того жизни голыми руками.

Хан замолкает, позволяя осознать услышанное, касается плеча друга и смотрит ему в глаза, пытаясь понять, что в голове у этого безумца.

— Так вот оно что. — Только у Алексея в этот момент на лице могли промелькнуть не страх, а злость, любопытство, азарт, осознание многих вещей, что не находили ответа, а теперь становились на свое место в головоломке. — Как и говорил наш дорогой посол, мы в беде. Но я ни о чем не жалею.

Алексей не изменил бы ни одного своего решения. Пусть это и выглядит безрассудно для всех остальных — развязать войну из-за раба. Да еще и краденого.

— Ну, я не сомневался в тебе. Конечно, ты не жалеешь. Он так хорош, этот твой юноша? — Хан смеется, возводя очи горе, затем складывает руки на груди и смотрит со всей суровостью, на какую вообще способен.

— Да, хорош. А хороших людей сейчас мало. — Мангупскому князю не просто понравилась миловидная восточная диковинка. Титай отзывчивый, умный, знающий цену словам и поступкам. Да, запутавшийся в сетях господ, но действительно хороший человек.

Слова хана, надеющегося призвать Алексея к благоразумию скорее по наитию, нежели намеренно, встречаются безоговорочным отказом. А потом и вовсе обрываются шумом. В зал влетает один из дворцовых слуг: лицо искажено ужасом, да и трясущиеся руки выдают, что нарушил все правила он неслучайно. Есть повод. Он спотыкается, падает ниц, в голос умоляя о пощаде, и едва дожидается дозволения говорить — взмаха руки хана, — как тут же вскакивает, подбегая к своему господину и шепча ему что-то прямо в ухо. В иной момент Герай таких вольностей не позволил бы даже при самом близком госте. Но от услышанного его лицо искажается гневом и каким-то злым восторгом.

— Стража, ко мне! — рявкает Мелек, коротким кивком призывая несколько обескураженного Алексея идти следом, и широким шагом покидает зал, направляясь отнюдь не в сторону пира, а к гарему.

— Не объяснишь, что происходит?

— Помнишь, друг, наш давний спор?

До берегов вольной Таврии дошел слух, что на дивном Востоке промышляет некий наемник, участвовавший — и довольно громко — в нескольких сражениях так, что полководцы за него буквально начали драться, чтобы взять к себе на службу. Выкупить его пытались у господина, ясное дело. Но тот свою диковинку не продавал. А позже наемник этот получил признание и любовь от народа: стал освобождать рабов. Вероятно, просто тратил свои гонорары на это втайне от господина.

Кроме того, ходили слухи, что занимается он отнюдь не только честной службой. Работорговцы, известные своей жестокостью, хозяева, избивавшие слуг, лживые советники и министры, уличенные во взяточничестве, — такие люди стали пропадать. Их находили то разорванными дикими псами за городом, то с множественными змеиными укусами, то умерщвленными иным, якобы случайным, способом. Ночами знатные и зажиточные люди начали бояться выходить на улицы. А толпа на базаре шептала имя: Кир Кейрат.

Поговаривали даже, что за ним собрался целый отряд последователей. Но вот доказать это, найти их и перебить никто не мог. Сам же Кир, хотя и был вполне осязаем, отрицал любые слухи, прозвище и был одним из самых преданных рабов господина, безотказно следуя его словам и не давая даже повода в себе усомниться.

Вот этого самого Кейрата однажды решили поймать на месте преступления хан Герай и князь Алексей. Да и — шутки ради — поспорили, кто первый это сделает.

— Так вот, поздравляю, спор ты выиграл. — Мелек наслаждался тем,