– Посыльный ждет ответа, мистер Хью, – напомнил ему Хастед.

– Передайте мои комплименты миссис Гринборн и сообщите, что я с радостью приеду к ним на ужин.

Поклонившись, Хастед удалился.

– О боже! – воскликнула Беатрис. – Вы ужинаете с Соломоном Гринборном? Как восхитительно!

Хью удивился.

– Вот уж не думал, что это может кого-то восхитить. Мы с Солли учились вместе в одной школе. Он приятный человек, это действительно так, но мне и в голову не приходило, что приглашение от него на ужин – это какая-то привилегия.

– А теперь привилегия, – сказала Беатрис.

– Жена Соломона – это просто чудо, – пояснил Уильям. – Миссис Гринборн обожает развлечения и устраивает самые лучшие обеды и ужины в Лондоне.

– Они входят в «кружок Мальборо» и друзья принца Уэльского, – с трепетом произнесла Беатрис.

Услыхав это, жених Клементины Гарри сказал едва ли не оскорбленным тоном:

– Не знаю даже, до чего может дойти английский свет, если наследник трона предпочитает христианам евреев.

– Вот как? – спросил Хью. – Я, по правде говоря, никогда не понимал, за что не любят евреев.

– Я лично терпеть их не могу, – сказал Гарри.

– Ну, раз вы намерены породниться с семейством банкиров, то вам волей-неволей придется часто видеться с евреями.

Гарри принял слегка обиженный вид.

– Августа и вовсе недолюбливает весь этот «кружок Мальборо», будь то евреи или не евреи, – сказал Уильям. – Очевидно, на ее взгляд, они недостаточно «высокоморальны».

– Бьюсь об заклад, что они еще ни разу не пригласили ее к себе на ужин, – сказал Хью.

Беатрис захихикала, а Уильям воскликнул:

– Конечно же, нет!

– Ну что ж, мне уже даже не терпится познакомиться с миссис Гринборн, – сказал Хью.

* * *

Пиккадилли была улицей дворцов. Холодным январским вечером, в восемь часов, на ней толклись дюжины экипажей и колясок. В свете газовых фонарей из них выходили мужчины с белыми галстуками-бабочками и во фраках и женщины в бархатных накидках с меховыми воротниками. Чуть поодаль, в тени, за ними наблюдали раскрашенные проститутки обоих полов.

Хью шел молча, задумавшись. Августа, как и прежде, относилась к нему враждебно. Он надеялся, что за то время, пока его не будет, она изменит свое отношение к нему, но этого не произо-шло. А поскольку она обладала решающим словом в семействе, то ее враждебность могла повлиять и на отношения к нему других членов семьи.

В банке ситуация была лучше. Дела требовали от партнеров и сотрудников более взвешенной оценки. Конечно, Августа попытается настоять на своем и в этой области, но на знакомой территории ему будет легче защищаться. Пусть она и умеет манипулировать людьми, но в банковских делах она совершенно не разбирается.

Если подводить баланс, то день заканчивался неплохо, и теперь можно было с удовольствием провести его остаток вместе с друзьями.

Когда Хью уезжал в Америку, Солли Гринборн жил с отцом Беном в огромном доме, выходящем на Грин-парк. Теперь у Солли был свой дом, чуть дальше по улице от дома отца и немногим меньше его. Через внушительные входные двери Хью прошел в холл с зеленым мраморным полом и остановился, чтобы полюбоваться экстравагантной черно-оранжевой мраморной лестницей. Должно быть, у миссис Гринборн было нечто общее с Августой Пиластер – скромность у обеих была явно не в чести.

В холле Хью встретили дворецкий и два лакея. Дворецкий взял у него шляпу и передал лакею; затем второй лакей проводил его вверх по лестнице. На площадке он заглянул через открытую дверь и увидел зал для танцев с полированным полом и высокими, закрытыми портьерами окнами. Лакей провел его в гостиную.

Хью не был экспертом по интерьеру, но сразу же узнал пышный стиль Людовика XVI. Потолок утопал в лепнине, панели на стенах были покрыты обоями с пасторальными мотивами, а столы с креслами стояли на тонких позолоченных ножках, которые, казалось, вот-вот подломятся. В оформлении господствовали желтый, оранжево-красный и зеленый цвета. Хью понимал, что строгие пуристы назвали бы этот стиль вульгарным, скрывая свою зависть под видом неодобрения безвкусицы, но на самом деле он был чувственным и страстным. Это было помещение, в котором очень богатые люди могли заниматься всем, чем пожелают.

В гостиной уже собирались гости. Они стояли вокруг столика с шампанским и курили сигары. Для Хью это было в новинку, он еще не видел, чтобы в гостиной курили. Солли поймал его взгляд и отошел от группы смеющихся мужчин.

– Пиластер, как здорово, что ты пришел! Ну, как ты?

Хью подумал, что за прошедшие годы Солли стал более открытым и общительным. Он был все таким же полным, с очками на носу; на его белом жилете уже красовалось пятно; но выглядел он еще более дружелюбным, чем обычно, и, как показалось Хью, гораздо более счастливым и довольным жизнью.

– Неплохо, спасибо, Гринборн! – ответил Хью.

– Я так и знал! Я ведь следил за твоими делами. Вот бы нашему банку в Америке кого-нибудь такого, как ты! Надеюсь, Пиластеры платят тебе целое состояние, ведь ты этого достоин.

– А ты стал любителем званых ужинов, как я погляжу.

– Ну, это не моя заслуга. Я ведь женился, понимаешь.

Солли обернулся и похлопал по обнаженному плечу невысокой женщины в желто-зеленом платье. Она стояла отвернувшись в другую сторону, но ее поза казалась на удивление знакомой, и у Хью проскользнула мысль, что он уже видел ее раньше.

– Дорогая, помнишь моего старого приятеля, Хью Пиластера? – спросил ее Солли.

Женщина немного медлила, заканчивая разговор с одной из гостий, а Хью думал: «Почему у меня перехватывает дыхание при виде ее?» Потом она медленно повернулась, словно дверь, открываемая в прошлое, и сердце Хью замерло.

– Конечно же, я его помню, – сказала она. – Как поживаете, мистер Пиластер?

Хью, лишившись дара речи, только безмолвно взирал на ту, кого теперь называли «миссис Соломон Гринборн».

Это была Мэйзи.

Августа сидела за туалетным столиком и примеряла перламутровое ожерелье, которое всегда надевала на званый ужин. Это было самое дорогое ее украшение. Методисты порицали бездумную трату денег, и ее скупой муж Джозеф пользовался этим предлогом, чтобы не покупать ей драгоценности. Он бы запретил ей и менять обстановку в доме, но она его не спрашивала: дай ему волю, так он будет жить не лучше своих клерков. Джозеф нехотя согласился с ее требованиями, настояв только на том, чтобы она оставила в покое его спальню.

Открыв шкатулку, Августа вынула подаренное ей тридцать лет назад Стрэнгом золотое кольцо в виде змейки с бриллиантовой головкой и рубиновыми глазами. Надев кольцо на палец, она, как тысячи раз до этого, прижала бриллиант к губам и погрузилась в воспоминания. Как-то давно ее мать сказала: «Отошли это кольцо обратно и постарайся забыть его». На что семнадцатилетняя Августа сказала, солгав: «Я уже отослала и позабыла». Она спрятала кольцо в корешке своей Библии и постоянно думала о Стрэнге. Если ей и не суждено разделить с ним любовь, то, как она поклялась, когда-нибудь она обязательно добьется всего, что он мог бы ей предоставить.