Тогда, после меткого выстрела, Гнат завалился навзничь, не выпустив из рук вожжи, и кони, вместо того, чтобы, испугавшись рвануть, остановились. Виктор, выскочив из кустов, схватил их под уздцы и бегом повёл храпящую упряжку к недальнему лесу.

Пётр не отставал, и уже там, вдалеке от дороги, они выволокли убитого из повозки, забрав бывший у него пистолет. Вдобавок Виктор содрал полицейскую повязку и бросил её под сиденье. Потом братья закопали труп в водомоине, набросали сверху валежника, и Пётр, разобрав вожжи, влез на облучок, а Виктор повёл упряжку между деревьев. Затем, отыскав просеку, Виктор тоже сел в повозку и наказал ехать к шалашу.

Добравшись до места, братья обиходили коней, и, давая им отдохнуть, сели посовещаться. Было ясно, что пропавшего Гната будут искать и, вполне возможно, догадаются, чьих рук это дело. А потому, братья сложили свой немудрящий скарб в повозку и, решив уехать куда подальше, отправились в путь.

Добираясь от железной дороги к родной хате, Виктор неплохо изучил обходные пути, и потому из своего района они выехали без особого труда. Тем более что сержант набрался наглости, прицепил на рукав полицейскую повязку, и несколько сёл они проскочили прямо днём.

Дальше пошли незнакомые места, и братья ехали с опаской, по возможности расспрашивая пастухов или одиноких встречных о том, что делается в округе. Правда, сведения были самые противоречивые. Одни говорили, что в окрестных лесах полно партизан, другие утверждали, что кругом тихо.

Видимо, всё зависело от кого, как воспринимали самих братьев. Если подозревали, что они полицейские, то говорили одно, а если принимали за обычных селян, то разговор шёл откровеннее, и кое-что узнать всё-таки удавалось.

Так, один из встреченных братьями мужиков прямо сказал, что дальше, где леса погуще и где дорог маловато, якобы немцев вовсе нет, а местные полицаи держатся тихо, потому что, как утверждает молва, сюда прямо из Москвы прилетели парашютисты.

Мужик вызывал доверие, услышанная новость обнадёживала, и Виктор решительно свернул в сторону того самого леса, где вроде бы видели московских десантников. Лес этот, к которому довольно быстро добрались братья, казался диким. Дорог тут не было и в помине, а аккуратные когда-то просеки успели зарасти молодняком.

С трудом продираясь на повозке через глухие дебри, братья очутились в такой чаще, что еле-еле выбрались на случайно подвернувшуюся поляну. Высматривая, куда дальше ехать, Виктор вдруг увидел, как на противоположной стороне неожиданно появились трое…

То, что они военные, сомнений не возникало. У одного на голове была командирская фуражка, у второго пилотка, а у третьего на шапке чётко выделялась пришитая наискось красная ленточка. Двое держали в руках трёхлинейки, а у командира на плече висел ППД.

У двух незнакомцев на фуражке и пилотке ярко краснели хорошо различимые звёздочки, а глазастый Петро, увидев ещё что-то интересное, затеребил брата за рукав:

— Вицю, той що в шапци з червоною лентой, жид…

То, что один из встреченных явно еврей, говорило о многом, и Виктор, чуть приподнявшись на сиденье, выкрикнул:

— Эй, кто с автоматом, подойди ближе, стрелять не будем!

Те трое переглянулись, а потом автоматчик, выйдя к середине поляны и сняв ППД с плеча, пробасил:

— Вы кто, сечевики?[234]

— Нет, мы сами по себе, — ответил Виктор и с некоторой опаской поинтересовался: — А вы кто?

— Партизаны. Слыхал про таких? — автоматчик сделал ещё шаг вперёд, и ствол его ППД угрожающе приподнялся.

— Мы вроде как тоже… — отозвался Виктор и, показав, что у него нет оружия, слез с сиденья.

Автоматчик с товарищами подошли к самой повозке, в упор рассматривая братьев, и вдруг тот, что был в пилотке, углядел валявшуюся под сиденьем полицейскую повязку.

— Ты что, полицай? — он развернул её, читая надпись.

— Был полицай, — возразил Виктор.

— А теперь кто? — настороженно спросил владелец командирской фуражки, видимо, их старший.

— Я не про себя говорю, — усмехнулся Виктор. — Это который хозяин повязки, был полицай.

— Вот даже как… — старший подозрительно сощурился. — А всё-таки сам-то ты кто будешь?

— Я?.. Сержант Мельничук, — спокойно ответил Виктор.

— Сержант, говоришь… — протянул старший и, глядя в упор на Виктора, сказал: — Так сержанты на фронте, а ты тут. Как вышло?

— Обыкновенно, — пожал плечами Виктор. — Плен…

— В плен, значит, попал… А как?

— Как все, — огрызнулся Виктор. — Мне что, стреляться? Так СВТ, она длинная, несподручно.

— Это верно, — партизан усмехнулся. — А из плена немцы, значит, отпустили, и ты пешедралом сразу домой, так?

— Они отпустят… — Виктор вполголоса матюкнулся. — Затолкали в телятник и повезли. Только я ночью проволоку отодрал и в окошко на ходу сиганул. А уже после точно домой.

Партизан некоторое время сосредоточенно молчал, явно что-то обдумывая, а потом вроде как попросил:

— Вот что, сержант, отвези-ка ты нас…

— Куда? — спросил Виктор, влезая на сиденье.

— Мы покажем, — с усмешкой заявил партизан, махнув рукой товарищам, и все трое тут же забрались в повозку.

— Давай, Петре, едем… — Виктор подтолкнул брата, и тот послушно разобрал вожжи.

Просека, по которой распорядился ехать партизан в фуражке, была такой же заросшей, как и те, по которым сюда пробирались братья. Однако повозка шла здесь легко, а когда Виктор заприметил пару свежих пеньков, он догадался, что тут, похоже, дорога…

* * *

Стоя на опушке, атаман Довбня рассматривал в бинокль узловую станцию. Левее тянулась насыпь железнодорожного полотна, а дальше, за семафором, просматривались крыши построек и торчавшая над ними водонапорная башня. Оттуда всё время доносился какой-то шум, паровозные гудки и порой еле слышное позванивание станционного колокола.

Наблюдая за тем, что там происходит, атаман обеспокоенно думал, удачно ли проходит в лесу отвлекающая операция по демонстративному нападению на транспортные колонны и куда из местечка, по донесению разведки, уже ушла часть немецкого гарнизона.

Ещё он в который раз прикидывал, хватит ли объединённых сил собранных сюда «Летучих групп»[235]для удачного завершения запланированного наскока на железнодорожную станцию.

Вежливое покашливание заставило атамана отвлечься. Он обернулся и увидел своего, сегодня выглядевшего щёголем, адъютанта Семёна. Одет тот был в зелёную гимнастёрку, синие галифе, хромовые сапоги, а на голове сияла золотым тризубом лихо сдвинутая набок пилотка.