перспективу. И то, с какой силой человечество направляют именно в этот антропологический транзит.

Пока что этот процесс споткнулся о сопротивление России. В сегодняшней войне мы отстаиваем возможность не примкнуть к «цивилизованному Западу». Однако мы не можем построить всю нашу борьбу просто на неприятии идущих трансформаций. Чтобы победить, мы должны предложить миру альтернативу. И для такой альтернативы у нас есть основания в нашей метафизике и исторической практике.

Страшная дорога свободной личности — 7

Илья Росляков / Газета «Суть времени» № 521 / 18 февраля 2023

Первая попытка коммунистической революции на Западе была не последней, но итог известен — никогда такой революции не суждено было состояться ни в одной из западных стран. Единственное место, где левая идея получила иное развитие — это Россия

Мы живем в эпоху невероятного роста психологического фактора в политике. Власть на современном этапе меняет свою природу — она становится неявной, незаметной. Ключ к осуществлению власти находится в психике людей. Всё менее важны внешние атрибуты власти, ее наглядная, показательная демонстрация, торжество насильственно навязанного и всем очевидного господства. Всё более важно проникновение внутрь личности и достижение целей власти на уровне тех процессов, которые существуют внутри личности или запускаются в ней. Возможно, что очень скоро никакая реальная политическая борьба будет невозможна без психологической борьбы за то или иное внутреннее движение каждого человека.

Как уже говорилось, в XX веке западная политическая повестка сдвинулась от борьбы за свободу от внешнего принуждения и закрепощения к борьбе за свободу внутри самой человеческой личности и в системе ее повседневной жизни и отношений. На повестку дня вместо борьбы с общественными институтами, закрепляющими политическое подчинение человека власти, встала борьба с собственным внутренним стремлением человека подчиниться. А также борьба с существующей нравственностью, связанной со сферой брака и половых отношений, представлениями о достойном поведении человека в обществе.

Значительную роль в этой трансформации сыграла левая идеология. Западная мысль и западные общества специфическим способом взяли на вооружение левые идеи, главной из которых был марксизм и коммунизм.

Изначально коммунистические идеи привлекли к себе умы как высшее воплощение главного устремления западного мира в эпоху Нового времени — устремления к свободе человека. Коммунистические идеи доводили эту мечту о свободе до логического предела.

Еще Гюго писал о том, что политическая логика развития Великой французской революции, доведенная до конца, привела бы к власти Гракха Бабёфа, который уже тогда, в 1790-е годы, провозгласил своей программой отмену частной собственности и уравнительный коммунизм. До этого такие перспективы выражали только в утопических сочинениях; Бабёф впервые попытался реализовать их в практической политике. Он настаивал на том, что даже якобинцы — наиболее радикальная группа в пределах французского революционного движения — недостаточно радикальны. Что они слишком мало заботятся в своей политике об интересах беднейшей части населения Франции. Бабёф собрал группу заговорщиков, которая должна была возглавить восстание бедноты. Однако один из членов группы предал ее, и Бабёф был казнен на гильотине. Эта первая попытка коммунистической революции на Западе была не последней, но итог известен — никогда такой революции не суждено было состояться ни в одной из западных стран.

И всё же в XX веке произошла определенная странная инфильтрация левых идей в сознание и бытие западных обществ. Левые идеи взяли на вооружение те самые идеологи, которые заявили о необходимости «переместить» борьбу за свободу с политической территории на территорию семьи и психики каждого человека. Левая идея, «высказанная» на языке восстания масс, на языке революции угнетенных классов, не получила в западном мире достаточно широкой базы поддержки и отклика. Зато когда ее стали использовать в определенном соединении с психоанализом для обоснования «освобождения» от сексуальной эксплуатации, а затем и от общепринятых сексуальных ограничений; для обоснования борьбы против всякой идеологии в самом широком ее понимании, вплоть до борьбы с воспитанием детей в русле каких-то определенных ценностей (а те, кто провозглашал, что нужно отменить всё это, прямо ссылались на Маркса!) — вот тут «коммунистичность» была весьма охотно акцептирована западными обществами.

Многие феминистки на Западе считают себя «левыми» и начинали как сторонницы Маркса. Мы обсуждали, что, выдвигая перспективу власти женщин, феминизм преподносит ее как нечто принципиально отличающееся от власти мужчин при патриархате. Грядущая власть женщин преподносится как система всеобщего равенства, при которой мужчине, наравне с женщиной, уготована роль сына «великой Богини». Он наслаждается «прелестью сыновства», живя в почтении к породившей его природе, смиренно принимая с ее стороны и благосклонность, и жестокость.

Первобытный коммунизм… Так называемая родовая коммуна, считавшаяся в советской науке первой формой существования подлинно человеческого общества, которая, как полагали, была матриархальной, действительно дает пример равенства людей — членов племени. Однако в чем была природа этого равенства? Племя бытийствовало и рассматривалось его членами как единое тело — у этого единого тела была общая (то есть единая) пища, общие жены/мужья в родовом браке. Современному рациональному сознанию трудно понять это, но первобытный человек действительно не разделял свою личность и род — вплоть до единства своего тела с телом племени.

Как пишет Бриффо, связь между членами племени «основывалась не на понятии, а на спонтанном чувстве, проявлении материнских инстинктов». То есть он утверждает, что взаимная привязанность членов племени проистекала из их привязанности к матери, зависимости от материнской защиты и опеки.

Индивидуальность же отсутствовала. Бриффо описывает это так:

«Одно из самых фундаментальных и поразительных отличий между менталитетом первобытного человечества и нынешним представлением о человеческой природе заключается в степени, почти непостижимой для нас, в которой чувство индивидуальности не развито в первобытном уме… Дикарь не только отождествит себя с животным, или деревом, или даже камнем; он скажет, что его сын или его брат — это «сам», он скажет вам, не замечая противоречия, что он здесь и в то же время где-то еще… Его одежда и его имя являются частью его самого и должны быть защищены от травм так же, как он хочет быть защищенным от них. Точно так же оскорбление члена группы, к которой он принадлежит, того кто с ним одной плоти, есть оскорбление, нанесенное ему самому. Он возмущается им не в силу великодушных чувств, возвышенных принципов чести или высоких этических убеждений, а из-за неопределенных представлений об индивидуальности, дающих ему возможность полностью отождествляться с группой. Он мыслит не в категориях своего эго и его интересов, а в категориях «группы-индивидуума».

Не только Бриффо, интересовавшийся матриархатом, но и русский марксистский автор, крупный деятель большевистской