– Добрый вечер, Всеволод Петрович! – подобострастно улыбаясь, зять протянул руку.

– Привет. – Сухой нехотя пожал руку.

– Дедушка, а ты будешь с нами ужинать?

– Конечно, буду, только руки помою. Ты же всегда моешь руки, перед тем как садиться за стол?

– Ну так… – Малыш скорчил рожицу.

– Их нужно мыть всегда!

– Я накрываю, пап? – спросила дочь.

– Давай минут через пятнадцать, хорошо?

– Договорились! – Девушка повернулась, бросив на мужа красноречивый взгляд, и скрылась на кухне.

– Всеволод Петрович, мы могли бы с вами кое о чем поговорить? – переминаясь с ноги на ногу, спросил Игорь.

– После ужина, – равнодушно ответил Сухоставский. – Сейчас я хочу провести время со своими дочерью и внуком.

– Да-да, я понимаю, – закивал мужчина.

Но депутату уже не было до этого мужичка абсолютно никакого дела. Приобняв Матвейку за плечи, он повел мальца за собой.

– Пошли руки мыть, чемпион.

Ужин, к удивлению Всеволода Петровича, прошел в довольно легкой, домашней обстановке. Игорь, уткнувшись в тарелку с едой, молчал как рыба, чем несказанно обрадовал хозяина дома. А вот Матвейка – наоборот, трещал без умолку, на ходу ухитряясь поглощать пищу. Изредка вставляла слово и Ольга, но больше из необходимости поддержать беседу, нежели из желания побеседовать с отцом.

После ужина женщина занялась посудой, Матвейка побежал играть в приставку, а мужчины поднялись в кабинет Сухоставского на втором этаже.

Всеволод Петрович разместился за огромным столом из красного дерева, закурил сигарету. Игорь сел в кресло напротив, начав усиленно ерзать. Сухой не зажег в помещении ламп. Ему вполне хватало яркого лунного света, проникающего через балконную дверь, чтобы наблюдать блестящую лысину и беспокойно дергающееся лицо зятя.

– Всеволод Петрович, честное слово, я не знаю, как это произошло, – затараторил Игорь. – Это подстава чистой воды! Какая-то падла меня вложила! Менты едва вломились – и сразу пошли к нычке! Они даже комедию с обыском ломать не стали – сразу достали пугач из тайника и заковали меня в браслеты! Адвокат договорился на подписку о невыезде, но чувствую, Всеволод Петрович: дело – дрянь, и скоро они придут за мной!

– Откуда у тебя огнестрельное оружие? – спокойно, с расстановкой спросил Сухой.

Игореша заерзал пуще прежнего.

– Ну… Где-то месяц назад мы с друзьями отдыхали в клубе. Порамсили там с залетными. Один из них «плетку» выхватил. Мы его наказали, ствол я себе забрал.

– Зачем?

Игореша провел ладонью по лысине.

– Я не знаю, я… Я пьяный был, вообще не думал ни о чем… Мне казалось, нужно заиметь себе пугач.

– Понятно. – Сухоставский глубоко затянулся сигаретой, быстро выпустил струю дыма в потолок. – Ты хоть представляешь, какая история может тянуться за тем пугачом?

– Я знаю, Всеволод Петрович! Я прекрасно понимаю, просто я…

Сухой дернулся вперед. Лунный свет выхватил из полумрака часть его лица, искаженного яростью.

– Так какого черта ты хранишь левый ствол, идиот?! – заорал он. – В доме моей дочери! В доме, где живет мой внук! Ты совсем без мозгов, баран?!

Игорь разразился тирадой, нервно жестикулируя:

– Всеволод Петрович, я понимаю! Сам не представляю, зачем взял тот ствол. Я был пьян. Не думал, не соображал. Я виноват! Перед вами, перед вашей дочерью! Прошу: простите меня! Всеволод Петрович, пожалуйста! Простите меня…

Сухой откинулся на спинку кресла, нервно и глубоко затянулся, вновь беря эмоции под контроль. Когда дело касалось дочери, Сухоставский не мог сохранять привычное спокойствие. Переведя дыхание, он задумчиво произнес:

– Я вот сижу и вспоминаю: сколько раз ты уже обращался ко мне с подобной просьбой? Дважды, кажется? Да, дважды. Первый раз – чуть более года назад, из-за проблем с наркотой. Второй – в начале зимы, когда ты чуть ли не насмерть сбил человека, пьяным сев за руль. И это все за полтора года, что ты женат на моей дочери.

Игореша отчаянно замотал головой:

– Простите меня, Всеволод Петрович! Я идиот! Я натворил столько глупостей! Обещаю: эта – последняя! Прошу вас, дайте мне еще один шанс! Всего один! Если бы вы только могли сделать пару звонков…

– То что тогда?

– А?

– Если я сделаю для тебя пару звонков, что для меня сделаешь ты?

– Все, что хотите, Всеволод Петрович! – ничуть не медля пообещал Игорь. – Все, что только попросите! В тот же час сделаю! В тот же миг!

Сухой последний раз затянулся сигаретой, спокойным, размеренным движением потушил ее в хрустальной пепельнице. Затем подался вперед, сцепил кисти рук в замок.

– Я решу твой вопрос. Взамен ты уйдешь из нашей семьи. Ты уедешь так далеко, чтоб даже Господь Бог не ведал, где ты скрылся. Это понятно?

Игорь тупо уставился на Сухоставского, по застывшему взгляду было ясно, что ничего ему не понятно.

– Всеволод Петрович… Как же я…

– Если не сделаешь этого, то обещаю, ты окажешься в самой глубокой, самой холодной и черной дыре на территории нашей необъятной родины, где будешь гнить заживо, умоляя о скорой смерти. Теперь ты услышал меня?

Мгновение Игорь что-то обдумывал. А затем вдруг с готовностью закивал:

– Конечно, Всеволод Петрович, я все понял! Как только все закончится, я исчезну! Клянусь, ни вы, ни ваша дочь меня больше не увидите!

Сухой одарил мужичка жалким взглядом, взял карандаш.

– И что только Оля нашла в тебе, ничтожество… Кто ведет дело?

Игорь назвал имена. Сухой сделал пометки в настольном календаре.

– Все, иди.

Игорь пулей выскочил из кресла, поправил его и, рассыпаясь в благодарностях, покинул кабинет. Оставшись один, депутат тяжело вздохнул, растер лицо ладонью.

– Господи… – устало произнес мужчина.

Его взгляд упал на фотографию покойной жены Анны, едва различимую в отблесках лунного света. Большой палец правой руки машинально скользнул по обручальному кольцу, которое Всеволод Петрович по-прежнему носил.

– Прости, Рыжая. Надо было прогнать его намного раньше.

Он заботливо коснулся фотографии в рамке, а в следующий миг его лицо исказила гримаса дичайшей боли. Схватившись одной рукой за сердце, Сухоставский выдвинул верхний ящик стола, нашаривая таблетки. Он всегда держал их наготове, так что найти пластиковый флакончик не составило труда. Сухой высыпал несколько белых капсул на ладонь, отправил под язык.

Затем откинулся на спинку кресла, расстегнул верхние пуговицы на рубашке. Дыша тяжело и с хрипотцой, он смотрел прямо перед собой, во тьму, стараясь не обращать внимания на режущую боль в сердце.