Трудности, которые испытывала Рэнд, переросли в её проблему с самоидентификацией. «Кажется, я одновременно и философ-теоретик, и писатель-фантаст», – отмечала она про себя не без удовольствия десять лет назад, когда только начинала размышлять над новым романом[344]. Поначалу ей казалось, что от этого она только выиграет. Но, учитывая то, сколько она вынашивала «Атланта», её образ мыслей сменился с одного на другой. «Источник» был отражением первого столкновения Рэнд с политической жизнью Америки. «Атлант расправил плечи» появлялся в условиях другого сурового испытания – борьбы между художественной литературой и философией, романтическим и рациональным. Рэнд полностью истощилась к моменту завершения книги и с этого момента больше никогда не будет писать романы[345].

Два года, которые ушли у Рэнд на то, чтобы осилить речь Голта, она испытывала сильнейшее нервное напряжение, которое сказывалось на её близких. Больше всех эмоциональный настрой она задавала для Нейтана, Барбары и Фрэнка. Она была раздражительна, зла и напряжённа. Внимание Нейтана едва ли её успокаивало. Как бы рада она ему ни была, он всё равно мешал ей работать над книгой. Однако, когда он решил не попадаться ей на глаза, цена этого оказалась слишком высокой. Когда они остались наедине, она содрала с него шкуру за невнимание к себе, но в то же время не стеснялась нахваливать его на собраниях. На Фрэнка она срывалась из-за малейших оплошностей и иногда втягивала в их ссоры Нейтана. Кроме того, её выводили из себя постоянные приступы тревоги Барбары и сопровождающие их просьбы о помощи.

В отчаянии Рэнд разработала новую теорию «эмоционализма», чтобы объяснить поведение Барбары. Как и идея о социальной метафизике, эмоционализм был психологической версией идеалов, о которых Рэнд говорила в своих произведениях. Эмоционалисты противопоставлялись учению объективизма, вместо рациональности они позволяли своим эмоциям вести их по жизни. Рэнд полагала, что источником эмоционализма может стать сдерживание эмоций, то есть оно может лишить человека способности к рациональному мышлению. Не признавая свои эмоции, эмоционалист переставал справляться с их влиянием. Разумеется, эта теория оказалась в некотором роде полезной в отношении понимания причин страданий Барбары. Впрочем, для Рэнд и Нейтана идея эмоционализма была не инструментом для понимания, а скорее методом суждения. Никто не стал предполагать, что эмоциональная подавленность Барбары стала следствием принятия «рациональности» интрижки между её мужем и ближайшей подругой.

Новый интерес Рэнд к психологии был отражением влияния на неё Нейтана. Теперь он уже был в процессе получения степени магистра психологии и продолжал изучать объективизм в новых сферах, и Рэнд следовала его примеру. Эмоционализм привёл Рэнд к дальнейшим размышлениям о психологии человека, что отражалось в терминах «субоснова» и «надстройка», которыми она обозначала понятия «подсознание» и «сознание». Эмоционалисту противопоставлялся рационалист, чьи эмоции всегда объяснимы и лежат на поверхности. Рэнд начала давать психологическую характеристику членам «Коллектива» и, поразмыслив об эмоционалистах, рационалистах, субосновах и надстройках, написала Нейтану восторженную записку: «Мой живот (и мозг) подсказывают мне, что мы на верном пути… Я уверена, что роль психологии – открывать, распознавать, а затем помогать исправлять основные «гносеологические» ошибки, которые могут возникать в человеческом сознании»[346]. Психология стала для Рэнд ещё одним способом применять принципы объективизма в повседневной жизни.

Изменения в её лексиконе также свидетельствовали о растущем уважении к Леонарду Пейкоффу, по мере того как он продолжал изучать философию. Теперь она употребляла такие слова, как «гносеология» и «метафизический», к которым добавляла свои префиксы, создавая тем самым неологизмы вроде «психогносеология». Это был резкий отход от её прошлых интересов. Вместо писателей вроде Патерсон, Лейн и Мизеса, работавших в рамках сложившейся интеллектуальной традиции и использовавших богатый социальный контекст, теперь Рэнд брала идеи у молодых людей, считавших её основным источником вдохновения. Она больше не работала в рамках концепций, доступных людям со стороны, и жила в объективистской эхо-камере. Кроме ежедневной газеты, она почти ничего не читала, предпочитая чтению общение со своими единомышленниками. Она оставила прошлое позади и создала собственный интеллектуальный мир.

Теперь Рэнд была недоступна ни для кого, кроме «Коллектива». По настоянию Нейтана она открестилась от консервативного движения в наиболее важный для него час. В это время появился National Review, обновился The Freeman, а карьера сенатора Маккарти успела нарастить обороты перед тем, как сойти на нет. Рэнд не имела к этим событиям никакого отношения. Иногда она виделась с некоторыми из своих давних друзей, но Брэндены и их круг занимали основную часть её свободного времени. В то время как «Источник» и первые идеи для «Атланта» были навеяны погружением Рэнд в мир либертарианства 1940-х гг., объективизм строился на проблемах и интересах «Коллектива». Его участники были с ней и радовались, когда осенью 1956 г. она дописала последние страницы речи Голта, они понимали всю важность этого произведения для неё.

Дописав речь Голта, Рэнд наконец смогла расслабиться, а вместе с ней и три её ближайших друга. Дальше книга пошла как по маслу. Тревога Барбары утихла, панические атаки отступили так же быстро, как пришли. Нейтан получил степень магистра и начал работать психотерапевтом. Самые большие перемены претерпел Фрэнк. Однажды вечером, подстёгнутые философскими разногласиями, члены «Коллектива» начали пробовать себя в рисовании. Результаты быстро опровергли предположение Рэнд о том, что изобразительному искусству можно легко обучить любого, потому что Фрэнк сразу же обставил в этом деле всех. По его флористическому прошлому можно было догадаться о его природном таланте. Вскоре он начал рисовать постоянно, заполняя альбомы своими работами.

Рэнд тоже оживилась и успокоилась. Она наконец была готова начать подыскивать издательство, которое возьмётся за её рукопись, а учитывая, что «Источник» по-прежнему продавался достаточно хорошо, к ней в ряд выстраивались издательства, желающие взяться за проект. Bobbs-Merrill, где новую книгу впервые отвергли, охарактеризовав первую версию «Атланта» «неходовым и непригодным к опубликованию» романом, теперь отпустил её на свободный рынок. Она рассказала о своей книге Хираму Гайдну, перешедшему из Bobbs-Merrill в Random House. Несмотря на их репутацию либералов, Рэнд впечатлило то, что они опубликовали «Свидетеля» Уиттакера Чемберса, и она захотела назначить встречу. Кроме того, она хотела привлечь к работе своего старого редактора Арчи Огдена, который уже не работал в издательстве, но согласился сотрудничать с Viking в качестве редактора её романа, если его опубликуют. Рэнд не была уверена насчёт того, как такое внесистемное соглашение отразится на её драгоценном детище.