Восстав против мёртвой хватки государства, творческие умы Америки вышли «на забастовку», и по ходу повествования все наиболее компетентные представители каждой профессии исчезают. Бастующие не намерены использовать свои таланты на благо общества, пока им не предоставят экономическую свободу и общественное уважение. Для Дэгни и Хэнка, не понимающих мотивации бастующих, исчезновение коллег из других сфер деятельности становится лишь очередной тяготой. Человек, стоящий за этой забастовкой, Джон Голт, появляется в качестве основного персонажа только после того, как читатель доходит до середины повествования романа объёмом в 1084 страницы. Несмотря на то что Голт является единственной фигурой, остающейся в тени на протяжении большей части книги, он – кульминация попыток Рэнд создать героя. Как и Говард Рорк, Голт физически красив, невероятно гениален и очень принципиален. Он создал мотор, работающий на статическом электричестве, который перевернёт представления о науке и промышленности, но держит его в секрете, подальше от рук коллективистов. Как только Голт появляется, он начинает убеждать Дэгни и Хэнка, последних компетентных промышленников, присоединиться к забастовке. Он хочет отвести их в своё убежище в горах, «ущелье Голта», где бастующие создали собственное утопическое общество со свободным рынком.

Драматизм «Атланта» основывался на убеждённости Рэнд в беспомощности зла, если только ему не помогает добро. Голт должен объяснить Дэгни и Хэнку, что, не присоединяясь к забастовке, они помогают и способствуют коллективистскому злу, захватившему их страну. Без «одобрения жертвы» (непреднамеренного сотрудничества со стороны исключительных индивидов) коллективисты будут беспомощны[351]. Повествование заходит на территорию философии, когда Голт объясняет свою позицию Дэгни и Хэнку, пользуясь помощью плеяды ярких второстепенных персонажей, таких как Франциско Доминго Карлос Андрес Себастьян Д’Акония, аристократа-отступника. Здесь роман становится чем-то бо́льшим, нежели притча о капитализме. Персонажи Рэнд учатся отвергать деструктивную жертвенную этику и преданность сообществу, которым их учили, и присоединяются к рационально эгоистичной забастовке Голта.

Как и в «Источнике», Рэнд переосмысливала нравственность под соответствие своему ви́дению. Нравственным является зарабатывать деньги, работать на себя, развивать уникальные таланты и навыки. Помимо этого, нравственно быть вдумчивым, рациональным: «Рациональный процесс – нравственный процесс, – говорит Голт. – Мышление – единственная базовая добродетель человека, из которой проистекают все остальные». Безнравственно просить что-либо у окружающих. Те, кто присоединился к забастовке Голта, произносят клятву, отражающую этику Рэнд: «Клянусь своей жизнью и любовью к ней, что никогда не буду жить ради другого человека и просить другого человека жить ради меня».

На протяжении всего романа Хэнк Риарден является наглядным примером философии Рэнд в реальном мире. Несмотря на рациональность поступков в отношении своего предприятия, в личной жизни его гложет вина и чувство долга перед паразитирующей семьёй. Эти чувства заставляют его работать в условиях экономики, контролируемой врагами, и не дают присоединиться к забастовке. Только когда Риарден осознаёт, что рациональность должна распространяться на все сферы его жизни и что он ничем не обязан ни своей семье, ни обществу в целом, он начинает считать себя по-настоящему свободным. Забирая с собой «одобрение жертвы», он приходит в ущелье Голта. С Дэгни всё сложнее, потому что она действительно гордится своей железной дорогой. Даже после начала их отношений с Голтом она отказывается присоединяться к забастовке. И только к концу романа понимает, что должна использовать свои предпринимательские способности ради собственного блага, а не блага окружающих. Когда они с Риарденом всё же присоединяются к забастовке, конец всему наступает быстро. Без содействия компетентных людей плохие ребята Рэнд быстро разрушают экономику. Иррациональные, эмоциональные и зависимые, они не способны поддерживать жизненно важные для государства сферы промышленности и прибегают к насилию, чтобы подавить недовольства отчаявшегося населения. В конце романа мир почти на грани катастрофы, и бастующим приходится вернуться, чтобы его спасти.

Вне научных и литературных кругов «Атланта» встретили с распростёртыми объятиями. Эта книга сделала Рэнд героиней в глазах многих предпринимателей, руководителей и тех, кто отождествлял себя с капиталистами, которые пришли в восторг от романа, признающего, понимающего и ценящего их труды. Глава одной металлургической компании из Огайо сказал ей: «Вот уже 25 лет я кричу во всё горло о том, как мало представления о производстве товаров имеют разные умники, социалисты, коммунисты, профессора и так называемые либералы. Даже те, кто работает за станками, не понимают этого. Поэтому я с превеликим удовольствием прочёл «Атланта»[352]. Подобные ему читатели приветствовали и восхищение Рэнд индивидуальными предпринимателями, и её продвижение капитализма как экономической системы. «Атлант расправил плечи» обновил и систематизировал традиционную для Америки симпатию к бизнесу, продолжив прокапиталистическую традицию, с которой Рэнд столкнулась в 1940-х гг. Она представила возвышенную версию американской рыночной системы, создав убедительный образ для капитализма, основанный на традициях самостоятельности и индивидуализма, но в то же время представила перспективные, даже футуристические идеалы того, каким капиталистическое общество могло бы быть.

На протяжении всего романа Рэнд демонстрировала, как сильно она ценит созидательное разрушение, которое вызывает капитализм, а также поддержку конкуренции и постоянных изменений. Один из работников Taggart Transcontinental восхищается своим конкурентом и заявляет: «Phoenix-Durango восхитительны». В отличие от них злодеи стремятся к безопасности статичной плановой экономики. Один бюрократ заявляет: «Всё сводится к тому, что мы можем существовать такими, какие есть, и там, где мы есть, но мы не можем позволить себе сдвинуться! Поэтому нам нужно оставаться на месте. Нам нужно оставаться на месте. Нам нужно заставить тех негодяев стоять на месте!». Рэнд щедро уделяла внимание железнодорожной экономике, промышленным процессам и проблемам сотрудников крупных компаний. За время работы над книгой она успела провести масштабные исследования железнодорожной тематики, и её восторг данной индустрией и уважение к ней пропитали текст насквозь. Рассказывая об экономике, Рэнд избегала языка науки и механики, используя вместо него язык органичных метафор, благодаря которому экономика выглядела живой и благотворной системой для созидательной деятельности человека. Для неё деньги были «кровью, текущей в жилах цивилизации», а станки – «застывшими фигурами живого разума». Рынок был хранилищем человеческих надежд, мечтаний, талантов, самим холстом, на котором человек рисовал свою жизнь.