— Возвращаться в Жютен? С какой стати?

— Но вы же сами только что слышали, — от недоумения она замедлила шаг. — Или вы не доверяете полученным сведениям? Думаете, этот человек лжёт?

— Ему нет никакого смысла делать это.

— Но тогда… я вас совсем не понимаю. Вы подозреваете, что Эффидель состоит в заговоре и не хотите, чтобы она пострадала?

Сезар развернулся к ней и его побледневшее лицо исказилось такой дикой яростью, что Гаитэ отскочила. В какой-то момент она уверовала, что он сейчас её ударит.

— Уверен, моя сестра не причастна к заговору! Не более, чем вы или я, или даже мой брат! Ни я, ни отец никогда не поверим, что она может запачкаться в чём-то подобном. Эффи не пойдёт против семьи. А вот вы?.. Доверять вам было бы глупо!

— Тем больше оснований как можно быстрее покинуть это место и вернуться в столицу.

— Почему вы так жаждите развернуть войска? Не потому ли, что хотите сорвать миссию? — сощурился Сезар.

— Не говорите ерунды! Вы же разумный человек. У меня нет причин для того, чтобы блюсти интересы людей, от которых я не видели ничего, кроме безразличия и желания использовать меня в своих целях. Если я кому-то и сочувствую в этой ситуации, так только простому люду. Они, словно дети, зависят от наших решений, а никому из знати и дела нет до их страданий или жизней. Мы думаем только о своём богатстве, власти, влиянии, славе, а они в наших бесконечных партиях оказываются пострадавшей стороной.

— Такова жизнь. Кто бы не был у власти, заботиться о черни никто не станет. Но я согласен их щадить до тех пор, пока они безобидны. Вы не ответили на мой вопрос. Почему вы хотите вернуться в Жютен?

— Потому что не чувствую себя здесь в безопасности. Мой внутренний голос прямо-таки кричит о необходимости мчаться отсюда как можно быстрее.

— Быстрее не получится. Военный обоз, как вы могли заметить, двигается очень медленно. Так что пока мы вернёмся в столицу, наши сведения давно перестанут быть новостью.

Сезар толкнул дверь в комнату и коротким кивком пригласил Гаитэ следовать за собой.

По счастью (или, скорее к несчастью, потому что события последних часов были весьма противоречивыми) в данный момент он был далёк от романтических настроений.

Гаитэ это более, чем устраивало.

Широкими шагами подойдя к окну, Сезар замер, глядя вниз. Гаитэ могла бы поклясться, что его глаза видят не улицу, не внутренний двор, на который смотрят, в что-то другое.

Судя по всему, он был встревожен куда сильнее, чем готов был показать.

С одной стороны, истоки такого недоверия были понятны, но с другой Гаитэ чувствовала, что её это ранит. Как-то так незаметно получилось, что она видела свой интерес на стороне семьи Фальконэ, а не той, которой служила её мать и семья.

— Так вы пошлёте к отцу гонца?

Заслышав её голос, Сезар дёрнулся, нервно и словно бы раздосадовано. Лучше бы ей помолчать. Ещё решит, что она шпионит? Смешно! Для кого ей так стараться? Единственный, кто у неё был, это Торн.

Хотя, если подумать, то был ли?..

— Именно так и поступлю, — коротко кивнул Сезар.

Под его пристальным волчьим взглядом она почувствовала себя маленькой и ранимой.

— Что? — покачала она головой. — Почему вы так на меня смотрите?

— Вы спрашивали, чего стоят мои чувства к вам? И стоят ли они хоть чего-то? Вы слышали ваших людей!

— О чём вы? Я не понимаю…

— Я объясню. Имя моей сестры было названо просто, чтобы не называть другое…

— Вы моё имеете в виду?

— Именно, — кивнул Сезар. — И, приехав сюда, мы позволили заманить себя в ловушку. Вернее, в ловушке я. Вы-то у себя дома.

— Сезар, да о чём вы говорите? Я кроме матери-настоятельницы и членов вашей семьи в последние месяцы даже не разговаривала ни с кем из здешних краёв! Какие заговоры? Не нужна мне эта власть и плевать мне на корону. Если заговорщики и намерены меня использовать, я здесь не при чем! Я сделала всё возможное, чтобы доказать вам мою лояльность. Но если этого мало… — она развела руками. — Я не знаю, что ещё можно сделать.

— Гаитэ, вы как овца, попавшая в стаю голодных волков. Ваша наивность и чистота играют на руку всем, делают более лёгкой добычей, — устало потёр Сезар переносицу. — Но плохо то, что сама ваша жизнь ставит под угрозу существование моей семьи.

Она похолодела, пытаясь понять, насколько серьёзно он сказал то, что сказал. Во всему выходило — вполне.

Она — ступень к тому, чтобы переход от законной династии к новой, узурпировавшей трон, прошёл более гладко. Заговор, сплетённой за её спиной, сделал Гаитэ слишком опасной. В создавшейся ситуации действительно проще избавиться от опальной принцессы, чем пытаться сохранять и использовать. На высших ступенях власти жизни лишались и за куда меньшее.

— Первым человеком, которого я убил, был охранник герцога Фитертольда. Я тогда был вынужден сделать это, он напал на меня первым, — безжизненно прозвучал голос Сезара. — Мне было четырнадцать. Я заколол его ударом в живот. Помню те непередаваемые, незабываемые ощущения. Лезвие вошло в плоть мягко, как нож в масло, почти не встречая сопротивления, а руки как будто погрузились в горячую воду. Только вода была красного цвета. Вы когда-нибудь убивали? — обернулся он на неё.

Гаитэ покачала головой:

— Нет. Но я видела смерть людей и не раз. Смерть часто видишь, когда работаешь в госпиталях.

— Это разные вещи. Вы пытались удержать ускользающую жизнь, я — ускорить её уход. Не хотите спросить, что чувствуешь, отнимая человеческую жизнь в первый раз? Мне всегда казалось, что это будет что-то особенное. Но я не испытывал ничего. Ни злости, ни радости, ни сожаления. Просто убил. И это было легко.

Гаитэ слушала, затаив дыхание.

— Хуже того, когда он умер, я почувствовал себя живым, словно поглотил его жизнь. Я смог это сделать! Не струсил, когда подошло время. Потом убивать приходилось много. Чаще всего это были мужчины — в поединке, в бою, но случалось убивать и женщин. Реже. Гораздо реже. Убивать женщин сложнее. Не знаю почему, может быть, это только моё ощущение. Мне претит убивать слабых.

— Зачем вы всё это мне говорите? Хотите напугатья?

— Нет. Хочу, чтобы ты знала — я не трону волоса на твоей голове. По крайней мере, до тех пор, пока у меня не будет весомых доказательств твоей измены. Знаешь почему? Потому что ты — часть меня, часть моей семьи, часть всего того, за что я дерусь — здесь и сейчас. Ты вошла в моё сердце, хотел я того или нет, но вошла и вырвать тебя можно только с кровью и болью. У тебя такие чистые глаза. Такие же чистые, как у моей сестры. И мне так хотелось бы верить, что за их небесным омутом нет очередной бездонной пропасти.

— Как же всё это сложно, — вздохнула Гаитэ. — И всё ради чего? Ваша власть — сплошные кандалы да шоры на глазах. Повсюду — враги, завистники, соперники. Всем нужно доказать, что ты — самый сильный, а если оступишься, тебя сожрёт шайка шакалов, стремящаяся занять то адском место, на котором ты горишь сейчас. Стоит ли кусок повкусней и постель помягче всего того ада, что люди, вроде тебя, несут в своём сердце? Вечную ненависть и вечный страх к тому, что рано или поздно неизбежно. Всегда найдётся тот, кто окажется сильнее, умнее, быстрее. Бесконечная гонка — ради чего? Станешь ли ты меньше или ничтожнее, сняв со своей шеи эту тяжёлую золотую цепь, Сезар? Сбросив этот плащ, подбитый куньем мехом? Станет ли твой хлеб горьким, если ты возьмёшь его с миски, а не с золотого блюда? На самом деле человеку не много надо. Родное плечо, солнце — чтобы видеть, небо, чтобы очертить линию горизонта, к которому нужно стремиться, глоток воды, вздох воздуха да ломоть хлеба. Всё остальное лишь плод нашего воображения. Власть, к которой ты так стремишься, Сезар, ради которой, словно кровожадный лев, готов растерзать родного брата — это тяжёлая ноша.