— Значит, кто-то просто проходил, — кивнула я.

— Если просто проходил, — заупрямилсяРодионов, — чего ему тогда в темноте по тропинкам плутать, когда естьасфальтированная аллея?

— Где видел-то? — хмыкнул Дьяконов. — Возлебоковой калитки, ближе к склепу с большим крестом на макушке?

— Да, — кивнул Александр Сергеевич.

— Ясно. Опять бродить начал.

— Кто? — в два голоса спросили мы.

— Салтыков, а который точно, не скажу, их здесь пятьчеловек мужского пола и три женского, но бабы не шалят, а вот Салтыков, одинили все пятеро, бывает, бродят.

— Что ты болтаешь? — возмутилась я.

— Ничего я не болтаю. Батя тоже не верил, пока со мнойне пошел. Стали мы его, шатуна то есть, выслеживать. Появился он со стороныбандитской аллеи, видно, со свеженькими беседовал, новости узнавал. Идет, мы заним, подошел к склепу и испарился. Дверь заперта, ни скрипа тебе, ни шума,коснулся камня, и все… Батя за упокой души отслужил — пропал. А теперь, видно,опять за старое взялся, не лежится ему спокойно.

— Ты все это нарочно выдумываешь? — разозлилась я.

— Вот тебе крест! Хочешь, спроси у бати. Батя не соврет.Своими глазами видел: был, и нет его. Человек так не сможет.

Мы с Родионовым переглянулись, и он засобирался домой. Мы сДанилой вызвались его провожать. Пошли по центральной аллее. АлександрСергеевич сказал, что до своей машины доберется, пройдя в обход поКрасномилицейской, там хоть фонари есть, а на кладбище налетишь на какую-нибудькорягу и лоб расшибешь, а голова у него после встречи с Синим и так болит.Проводив Родионова и возвращаясь к церкви, мы как раз выходили на центральнуюаллею, когда Данила вдруг замер, потом всплеснул руками и заявил:

— Вот, сама убедись: шастает. От дружка возвращается. Яприметил, любит он возле склепа с двумя ангелами отираться, а как нагостится, ксебе вон той тропинкой двигает.

— Прекрати меня пугать, — разозлилась я.

— Ничего я не пугаю, или не видела, как он меж деревьевмелькнул? Когда твой Родионов к нам шел, Салтыков к дружку намылился, а теперь,видно, возвращается.

— Не вздумай этакое при Сеньке врать, запугаешь мнеребенка…

— А пожалуй, поймаю я графа… — подумав, заявил Данила.

— Как же ты его поймаешь? — съязвила я.

— Должны быть какие-то средства… Непутевый он у нас,шастает, видно, нагрешил много. У кого душа спокойна, те по кладбищу не бегают.

— Глупости и сказки, а ты, Данила, дурак, если во всеэто веришь.

— Еще как поверишь. Федя, дружок мой, уже после того,как его схоронили, приходит однажды, стукнул в окно, я окно-то открыл иговорить с ним начал. И так мы душевно беседуем, даже выпили чуток, уж неменьше часа прошло, пока я сообразил: как же Федя за окном стоит, если у менядевятый этаж?

— Ладно бы только этаж, — хмыкнула я, — а тоеще и белая горячка. — Мы уже поднялись на крыльцо, и бояться я несобиралась. — Спокойной ночи, — пожелала я насмешливо. Дьяконоввоззрился на небо с первыми звездами и сказал:

— Пожалуй, я все-таки покараулю. Уж больно мнеинтересно.

— Карауль, — согласилась я, решив, что Данилагде-то раздобыл денег и поимка графа не более чем повод не возвращаться домой.

Утром Данила пил чай с батюшкой и Пелагеей и докладывал:

— А у нас новый нищий. На подходе к церкви притулился.Самое удачливое место: все окрест видать. Говорит, глухонемой.

— Что ты мелешь? — вздохнул батюшка. — Как жеговорит, если глухонемой?

— Ну, показывает. Глухонемой и жутко несчастный, язва унего на руке, не взглянешь. Небось поддельная. Андрюшка, с утра похмелившись, слесов хрястнулся прямо в песок, а глухонемой вздрогнул, видно, думал, никто незаметит. А я Андрюшку пошел из песка вынимать и нарочно доску сбросил, а он,значит, сидит, спина напряженная, виду не показывает, а уши навострил. Думаю я,батя, поддельный у нас глухонемой.

— Не боятся люди греха…

Я тоже решила выпить чаю, устроилась рядом с Данилой испросила:

— Как прошла ночь? Выследил Салтыкова?

— Нет, — покачал он головой.

— Сегодня пойдешь?

— Да бог с ним. Кому он мешает, пусть шастает. Яперевела взгляд на отца Сергея.

— Молебен надо отслужить за упокой души, напомни мне,Данила.

Выпив чаю, я отправилась искать Сеньку. С раннего утра онгде-то шлялся, и это становилось подозрительным. Сенька общительный парень, иего странствия по кладбищу в компании Федора Михайловича выглядели, мягкоговоря, необычными. Бредя по кладбищу, я совершенно неожиданно вышла к склепу,о котором вчера мне говорил Данила Дьяконов. Два склоненных ангела замерли по сторонамкованых дверей, у одного недоставало части крыла, у другого головы, но всеравно склеп выглядел очень внушительно. Рядышком вилась тропинка. Я прошла поней и оказалась возле крохотной деревянной калитки в стене. Вокруг вздымалисьзаросли крапивы. Выходила калитка к кирпичным сараям, слева виднелась помойка,дальше шли железные гаражи. Еще метров через сто тропинка обрывалась во дворедвухэтажного дома, построенного сразу после войны. Двор был веселый, с цветамив палисадниках, кладбищенскую стену отсюда не увидишь, ее скрывали сараи и дваогромных тополя. Я вернулась назад, усмехаясь про себя. Данила вчера сказкирассказывал, а я струхнула. Кто-то из жильцов близлежащих домов о калитке знаети ходит напрямую через кладбище. И все же, поравнявшись со склепом, я еще развнимательно огляделась, а затем по тропинке направилась к месту успокоенияСалтыковых. Расположены склепы на одной линии, чтобы пройти от одного кдругому, надо миновать аллею бандитской славы, как окрестил ее Данила. Могила,подготовленная для Турка, выглядела как-то сиротливо и уж совсем не страшно.Рядом с ней свежий холмик, обложенный венками, я подошла и прочитала надеревянной табличке: «Блинов Г.П.», дата и номер. Тропинка свернула вправо, и явместе с ней, отсчитала сто шагов и оказалась возле салтыковского склепа,обошла его по кругу и вернулась к массивным дверям. Они были заперты. Я приселаи стала разглядывать личину замка. Вроде бы ее пытались открыть: на замкезаметны царапины. Ну и что? Привидениям ключи подбирать не надо, они и взамочную скважину протиснутся.

«Глупость все это»? — подумала я. Тут сзади хрустнулаветка. Сердце у меня ушло в пятки. Я резко повернулась и увидела Сеньку.