Я вылезла в окно, и Сенька тоже, хотя я и сказала: «Домасиди», и мы вчетвером отправились к салтыковскому склепу. Упырь поднял доску,спрыгнул первым, а потом помог спуститься мне и Ваське (Сенька слез сам),чиркнул зажигалкой и указал в угол. Я сделала пару шагов, приподняла чернуюклеенку и вытаращила глаза: пакеты с белым порошком.

— Героин, — дружно выдохнули мы.

Лично я героина сроду не видела, но в правильности своейдогадки ни секунды не сомневалась. В этот момент скрипнула железная дверь занашей спиной, и знакомый голос сказал:

— Ну вот, все и собрались.

Я обернулась и безо всякого удивления обнаружила Синего.Конечно, героин его работа. В руке у парня блеснул пистолет, а мы даже Кузю недогадались взять.

— Не будешь же ты в детей стрелять? — сказалая. — К тому же по всему кладбищу милицейские засады, выстрелишь, минуты непройдет, как тебя поймают.

— Спасибо, что предупредила, — поблагодарил Синийи, достав из кармана глушитель, стал его привинчивать. Затем пакостно хмыкнул иподнял оружие. Грохнул выстрел, мы испуганно подпрыгнули, а Синий, выкативглаза, кувыркнулся со ступенек, пистолет отлетел в сторону, я схватила его итолько после этого сообразила, что произошло: в дверях стоял мужчина спистолетом в руках и, безбожно коверкая слова, крикнул:

— Все в порядке, вы в безопасности. — Сделал шагнам навстречу, а я с удивлением узнала в нем липового нищего. Вздохнув, я пробормотала:

— А это что за черт? И услышала в ответ:

— Интерпол.

Вот так закончилась история с фотографией. И хоть на этотраз никакого сосуда от милиции я не получила, но словесную благодарность мневсе-таки выразили, правда, звучала она несколько двусмысленно и в основномсвелась к известному афоризму о сапожниках и пирожниках. Ну и ладно, я не вобиде.

Лето промелькнуло быстро. С отпуском всегда так: ждешь егождешь, а как дождался, не успеешь глазом моргнуть, он уже и закончился.Тридцатого августа Сенька уезжал домой. Перед отправкой на вокзал мы выпили чаю(присутствовали я, Сенька, Чугунок и, само собой, Кузя). Вещей племянничексобрал предостаточно, и я решила вызвать такси, чтобы не мучиться. Только ясняла трубку, как Чугунок, выглянув в окно, сообщил:

— Глянь-ка, Дарья, участковый приперся.

Я выглянула и в самом деле на скамейке возле подъездаобнаружила Андрюху Коломейцева. Две недели назад его выписали из больницы, и спонедельника он приступил к исполнению. Не успела я решить, стоит ли его звать питьчай или перебьется, во дворе появилась развалюха, которую Родионов упорноназывал «Жигулями», и затормозила возле моего подъезда; Андрюха подобрался, аРодионов, заметив его, из машины выходить не стал, только дверь распахнул.Через минуту рядом возникла «Волга» Колесникова (он купил ее неделю назад, очем хвастал мне по телефону), а я положила трубку: глупо тратиться на такси.Пока мы таращили глаза, в поле нашего зрения появился белый «Порше» и лихозатормозил прямо напротив кухонного окна.

— А это кто? — заволновался Васька.

— Интерпол, — порадовал его Сенька. — Он унас вчера в гостях был… и позавчера.

— А чего это они? — Васька не договорил, тревожноглядя на меня, а Сенька, почесав за ухом, начал приставать:

— Дарья, а ты замуж собираешься? Если что, бери«Порше», я к тебе на каникулы приеду…

— Зачем ей замуж? — разволновался Чугунок. —Она еще молодая. И ничего там нет хорошего… Вон, Люська Сечкина, из пятойквартиры, уж как ей замуж хотелось, а теперь говорит, не иначе черт попутал.

Я еще раз обозрела родной двор и сказала:

— Берите вещи и за мной. — Но устремилась не квходной двери, а в маленькую комнату, распахнула окно, выходящее на улицу, ипробормотала, подсаживая Кузю:

— Ну их к лешему, в самом деле…

Мы торопливо двигались по направлению к остановке, когдауслышали автомобильный сигнал. В трех шагах от нас замер «Мицубиси-Паджеро»,дверь распахнулась, и Паша Пельмень весело поинтересовался:

— Куда это ты намылилась, Дарья?

— Да вот племянника провожаю, — ответила я.

— Садись, подвезу

— Мы с собакой.

— Садись с собакой.

Васька забрался на переднее сиденье, а мы устроились сзади.

Всю дорогу до вокзала Пельмень пел соловьем, и вообщечувствовалось, что жизнью он доволен. А я вдруг вспомнила слова Колесникова,что после смерти Турка Пашу повысили в звании, был он большой человек, а сталеще больше. Только я хотела чертыхнуться по привычке, как тут же подумала, чтоколи у Паши большая радость, так с ремонтом столовки у меня проблем не будет, иповеселела.

До отправления автобуса осталось две минуты, мы началипрощаться

— Я к тебе на осенние каникулы приеду, — сказалСенька. — И на зимние.

— И на весенние, — подсказала я.

— Ага. А как лето начнется, в первый день же сразусюда.

— Здорово, — кивнул Васька, а я скривилась:

— Вот уж счастье привалило… — Затем извлеклафотографию, которую обнаружили в вещах Синего, и протянула Сеньке. —Держи.

Фотография, сложенная пополам, выглядела довольно плачевно.Сенька взглянул на любимую девушку и покраснел.

— Я тебе соврал, — сказал он тихо. — Я еедаже не знаю.

— Кого? — обалдела я.

— Девчонку эту. Фотографию я нашел, а с собой таскалтак просто… выпендриться хотелось.

— Садись в автобус! — рявкнула я.

Мы с Васькой махали руками на прощанье до тех пор, покаавтобус не скрылся за поворотом. Домой возвращались пешком, путь наш лежалчерез парк, и я с удивлением заметила:

— Смотри-ка, фонтан включили. И в самом деле, фонтанвесело шумел, солнце светило, а чистенькие аллеи радовали глаз.

— Послезавтра в школу, — вздохнул Васька.

— Ага. А мне на работу.

Мы поравнялись с беседкой, в которой, как всегда, сиделУпырь с компанией. Я подняла руку и крикнула:

— Привет!

Мы шли по аллее, а вдогонку нам неслось громкое, на весьпарк:

— Здорово, Дарья!…