– Нет, нет, за рулем.

– Можно безалкогольный, молочный, – настаивал Антуан, – иликофе, пирожные, салатик…

Но у меня решительно пропало всякое желание сидеть вкомпании альфонса.

– Уж извини, – пробормотала я, – домой пойду!

Паренек скуксился и заныл плачущим голосом:

– Нет, только не это!

– Почему?

– Меня накажут, что упустил клиентку. Тут очень строго, еслиушли сразу и ничего не заказали, значит, не понравился, навесят штрафное очко.Три таких очка и выгонят на улицу, Жок терпеть не может…

– Кто? – прервала я его нытье.

– Жок, хозяин агентства.

– Странное имя…

– Это кличка, – пояснил паренек

– Не знаешь, как его зовут на самом деле?

Мальчишка помотал головой. У меня заломило в висках.Невидимый оркестр бил изо всей мочи в литавры. Дикий звон несся по залу.Посетители выли, а в углу раздевались человек пять разного возраста, комплекциии пола, зато одинаковой противности. Увидев, как одна из дам выставилаволосатые подмышки, я почувствовала, что сейчас свалюсь с мигренью, и резкоспросила:

– Слушай, Антуан, тут есть спокойное местечко, где можнопотолковать, в тишине, без гама и крика?

«Рыба» оживилась чрезвычайно:

– Конечно, номера. Только стоит дорого.

– Пошли, – велела я, – готова заплатить сколько угодно, лишьбы избавиться от этого кошмара.

Антуан подозвал мэтра, и через пару минут нас со всемипочестями препроводили в комнату.

Почти все пространство квадратного помещения занималаогромная круглая кровать без спинок. Потолок был покрыт зеркальными плитками,как, впрочем, и одна из стен.

Я со вздохом села на ложе куртизанки и с наслаждениемскинула узкие лодочки. Боже, до чего хорошо избавиться от тесных туфель. Антуанщелкнул выключателем, верхний свет погас, зато загорелся небольшой торшерчик уизголовья. «Рыба» щелкнула еще раз, и комната наполнилась тихой музыкой.«Маленькая ночная серенада» Моцарта! Я не слишком большая поклонницасимфонических произведений, но мое детство прошло возле ортодоксальнонастроенной бабушки, искренне считавшей, что ребенка следует по субботам водитьв консерваторию. С тех пор я знаю абсолютно точно, сколько труб в органеБольшого зала. Ровно шестьдесят четыре! Во время долгих, нудных концертов я,будучи маленькой робкой девочкой, в тоске пересчитывала их сначала справаналево, затем слева направо, пытаясь нехитрым развлечением убить скуку.

Но Моцарт все же лучше, чем барабанная дробь.

Антуан заулыбался и ловким заученным движением сорвалпиджак, потом начал медленно поворачиваться, одновременно расстегивая брюки.Мальчишка явно вознамерился устроить сеанс стриптиза.

– Вы меня не так поняли, – безнадежно вздохнула я, –поговорить надо.

– И дет, – легко согласился Антуан и плюхнулся на расшитоезолотыми драконами покрывало.

– Ты здесь давно?

– Три года.

– Сколько же тебе лет?

– Пятнадцать!

Я повнимательней пригляделась к кавалеру и решила – врет.

– Вот что, дружочек, – ласково завела я, вытаскивая приятнуюстодолларовую бумажку, – послушай меня внимательно. Это паспорт, гляди.

Паренек уставился на синенькую книжечку и присвистнул.

– Здорово по-русски болтаете.

– Да, – подтвердила я, – совсем свободно. Ну а теперь неперебивай.

Антуан заинтригованно уставился мне в рот влажными,бесконечно глупыми глазами. Имея такого почтительного слушателя, легко врать.Да и историю я придумала совсем недурную.

Значит, так, живу в Париже и владею парочкой крупных ночныхклубов. Теперь надумала открыть еще один, на своей исторической Родине. Моиагенты произвели полную разведку и посоветовали «Жак», поэтому незамедлительноприбыла сюда инкогнито для личной проверки. Если Антуан сейчас ответит на рядвопросов, могу пообещать награду – устрою стриптизером в одно из моихфранцузских заведений. А пока – небольшой гонорар.

У бедного парня от блестящей перспективы захватило дух, и онробко поинтересовался:

– Не обманете?

– Никогда.

– Спрашивайте.

– Давай начнем сначала. Сколько тебе лет и как долго ты туттусуешься?

Антуан пригладил и без того прилизанные волосы и принялсярассказывать.

Зовут его Борей, позавчера справил двадцать пятый деньрождения. В клубе уже шестой год, можно сказать, с самого основания. Вообще,подобный трудовой стаж тут редкость. Больше двух лет никто не удерживается.

Попал Борис в «Жак» случайно. Он, сколько себя помнил,занимался спортом. Мать-одиночка, замученная работой на чугунолитейномкомбинате имени Войкова, пристроила сына в спортшколу. Знаний там не давалиникаких, дети тренировались по семь-восемь часов в сутки, становясь втринадцать лет мастерами спорта. Зато родительское сердце спокойно – мальчишкане бегает по улицам без присмотра. За своими детьми в ЦСКА приглядывали, изшколы строем вели на тренировку, кормили обедом, одевали, обували вспецмагазине, летом всех вывозили в лагерь. Словом, спортивное обществополностью заменяло маленьким гимнастам, пловцам и хоккеистам родную семью.

Боря особой карьеры не сделал, но до мастера спорта погимнастике все же дослужился. Пару раз парень получил призовые места на неслишком крупных соревнованиях, потом появились боли в мениске, занылпозвоночник… Большой спорт, как правило, калечит ребенка.

Тренер не бросил парня. Пошептался с кем надо, и Борькуприняли в Институт физкультуры. Наступило голодное время. Стипендии хватало нане слишком сытный обед. Кое-как они с матерью существовали на ее копеечнуюзарплату. Потом мамочку отправили в отпуск без сохранения содержания. Заводтрепыхался из последних сил, чтобы удержаться на плаву. Женщина наняласьуборщицей в соседний магазин. Это оказалось последней каплей. Борино сердцепросто разрывалось на части от жалости при виде синей от усталости мамы. Нодоконал его слегка заплесневевший сыр, который добрая директриса не уничтожила,а отдала уборщице.

Парень решил плюнуть на образование и начал подыскиватьработу.