Наконец Снейдер прервал тишину:

– Любой другой сломался бы за это время в таких условиях. А вы нет. Признаюсь, это вызывает у меня уважение. – Он сделал паузу. – Вы смелая женщина.

На лице Магдалены Энгельман никак не отразилось, что она чувствовала себя польщенной, хотя это был уже второй большой комплимент, который Снейдер ей сделал – а это вообще бывало исключительно редко.

– Знаете, моя смелость от Бога, – объяснила она затем. – От Бога, не от церкви. Некоторые уродливые явления католической церкви в действительности и есть сам дьявол. На самом деле падшего ангела не существует – его олицетворяет сама церковь. За время крестовых походов, инквизиции и сожжения ведьм она убила больше людей, чем когда-либо сумел бы Сатана в самой своей ужасной и жестокой форме.

– Вы отступница? – спросил Снейдер. – И вышли из ордена урсулинок, потому что потеряли веру?

– О, я не потеряла веру. Я верую в Бога, Иисуса Христа, его единородного сына, рожденного Девой Марией. Я верую в Святого Духа, сонм святых, отпущение грехов, воскрешение мертвых и вечную жизнь – сильнее, чем когда-либо, – но больше не верю в так называемую святую католическую церковь. Наверное, вы уже и сами узнали, на что она способна.

– И это ваша месть?

– Ах, эту тему мы уже обсуждали. Бог дает мне силы выдержать все это. А так как он не только милостив – Его терпение почти на исходе, и близится день возмездия. Его доверие к церкви пошатнулось, как и мое.

– Я бы тоже потерял доверие, – признался Снейдер, – если бы мне пришлось наблюдать, как на святой земле моего монастыря закапывают тридцать детей.

Монахиня удивленно подняла глаза, затем на ее лице появилась улыбка облегчения. Впервые Сабина увидела ее красоту.

– Значит, вы их нашли. – На мгновение она закрыла глаза, словно собралась молиться. Затем снова подняла взгляд. – Но их должно быть больше, чем тридцать.

Снейдер кивнул:

– Семьдесят четыре, если быть точным.

Она вновь изумленно посмотрела на него.

– Столько младенцев… – едва слышно произнесла она. – Я надеялась, что их меньше. – Она была явно шокирована, но кивнула, словно все эти годы в глубине души опасалась такого результата. К тому же, казалось, она простила Снейдера за то, что он испытал ее, чтобы выяснить, о скольких же она на самом деле знала.

– Упокой их маленькие души, – наконец сказала она.

– Что еще вы можете мне сказать? – спросил Снейдер.

– Мы ходим по кругу. – В ее голосе прозвучала мольба. – Вы знаете мои условия.

– Хорошо, – вздохнул он. – Если это ваши последние слова, то в следующий раз мы с вами увидимся в судебном зале на процессе против вас.

– Именно так. – Она подняла глаза. – А до того времени оставшиеся виновные будут по очереди повергнуты Богом.

– Это ваши последние слова?

– Да.

Снейдер сжал губы в тонкую линию. Потом кивнул.

– Поздравляю, – выдавил он. – Вы меня одолели. – Он повернулся к зеркалу, поднял руку и сделал вращающее движение.

Монахиня удивленно подняла на него взгляд.

– Вы не отказываетесь от дела?

– Я бы никогда этого не сделал, – признался Снейдер в своем провалившемся блефе.

В следующий момент открылась дверь и вошла женщина лет сорока – длинные каштановые волосы, темно-синий деловой костюм, неброский макияж, очки и ноутбук под мышкой. Сабина понятия не имела, что произойдет в следующий момент, но потом заметила на блейзере дамы удостоверение представителя прессы.

– Доброе утро. – У женщины был приятный глубокий тембр голоса, как у ведущей новостей. – Меня зовут Пиа Таборски, я работаю в Немецком информационном агентстве, БКА пошло на уступку и разрешило мне сделать эксклюзивный репортаж о подоплеке обнаружения трупов в бруггтальском монастыре.

Сабина остолбенела. Снейдер и ван Нистельрой действительно согласились на это.

– На уступку? – повторила Магдалена. – И вы думаете, что затем БКА действительно позволит вам покинуть это здание и опубликовать все данные?

Таборски улыбнулась.

– Можно? – Она села за стол напротив монахини и достала из внутреннего кармана блейзера официальный документ, который пододвинула к монахине. – Убедитесь сами. Это договор, который БКА заключило с нашим информационным агентством.

Магдалена полистала страницы и пробежала глазами по тексту.

– Я не имею права расспрашивать вас об условиях вашего заключения или обстоятельствах допросов, не могу привлечь к этому разговору ни прокурора, ни адвоката, а также упоминать ваше имя в СМИ. Я могу лишь сообщить о произошедшем в урсулинском монастыре и его подоплеке. В этом заключается сделка. Вы согласны?

Монахиня взглянула на Снейдера, потом на Таборски.

– Согласна.

Сабина медленно и бесшумно выходнула задержанный воздух. Это был первый большой прорыв в этом деле. Хотя она не особо радовалась тому, что теперь придется вести расследование на виду общественности – со всеми утомительными и опасными последствиями.

Таборски положила диктофон на стол и нажала на кнопку.

– Я запишу наш разговор – исключительно для внутреннего пользования. – Затем открыла свой ноутбук. Видимо, она заранее подготовила много вопросов. – Все дети, чьи скелеты были найдены в розарии, родились в монастыре?

Монахиня подняла глаза, ее взгляд был холодным и живым.

– Их нашли в розарии? Или на склоне за лесной часовней?

Таборски неуверенно посмотрела на Снейдера, и тот кивнул.

– По крайней мере, у меня такая информация, – сказала представительница прессы.

– Боже мой, значит, в розарии… – прошептала монахиня.

Она вовсе не знала точного места, – осенило Сабину.

– Все дети были рождены в монастыре? – повторила свой вопрос Таборски.

– Нет. Семьдесят четыре – намного больше, чем когда-либо родилось в стенах монастыря. – Монахиня покачала головой, она снова взяла себя в руки. – Эти младенцы с момента рождения были отмечены меткой смерти на лбу.

– Дети оставались в монастыре с рождения до самой смерти?

– Нет. Новорожденных у нас сразу забирали, я не знаю, куда их относили.

Таборски терпеливо печатала ответы монахини в своем ноутбуке, прежде чем задать следующий вопрос.

– Значит, часть детских трупов предположительно из монастыря. Откуда взялись другие?

– Этого я не знаю. Трупы всегда приносили на территорию монастыря по ночам. Я видела это из моего окна. До сегодняшнего дня я не знаю, откуда они. Полагаю, из заведений вроде парника.

– Вы предполагаете, что были еще?