— Как ты сказал?

Ответа, если он и был, я не услышала — Белль снова налетелана меня, и вдруг меня больше стал интересовать этот пульс у него на шее, чемто, что у него шевелятся губы. Ничего я не слышала, кроме рева моей собственнойкрови, моего сердца, моего пульсирующего тела.

Я скользнула к нему по сиденью и не помню, как двинулась, непомню, как хотела двинуться. Он снова крутанул баранку, отправив меня назад досамой дверцы. Когда я стукнулась спиной о дверь, тогда я смогла расслышатьрассерженный рев клаксонов, когда джип резко вильнул в сторону через всеполосы. Потом он выровнялся, снова пошел ровно. Джейсон глянул на меня дикимиглазами:

— Я не могу вести машину, пока ты на мне кормишься. Яответила хриплым голосом:

— А мне, кажется, плевать. — Я села, упираясьруками в сиденье, чтобы меня снова не повело к двери.

— Натэниел, Калеб, держите ее, пока я не найду, гдеостановиться.

Я уже неуклюже перелезала через ручку передач, когда рукаНатэниела оказалась перед моим лицом. Он не пытался до меня дотронуться, но держалзапястье настолько близко, что я ощущала запах его теплого тела. Потом онмедленно отвел руку назад, и я полезла за ней, протискиваясь между сиденьями заманящей плотью, будто меня с ним связывала леска.

И пролезла на заднее сиденье. Натэниел сидел уже на своейстороне. Я встала перед ним на колени, оседлав его тело. Я ощущала, как он тугонатянут в шортах, даже сквозь джинсы, но сегодня это не было и близко такважно, как гладкость кожи на горле. Он убрал волосы в косу, и шея осталасьголая.

Джип снова вильнул, и я упала на пол, к ногам Калеба. Покачто нам везло не столкнуться с другими машинами или с разделительной бетоннойстенкой. Но везение когда-нибудь кончится, хотя мне, кажется, было все равно.

— Если ты не можешь брать от Натэниела секс, то вряд лиможно от него брать кровь. Он еще слаб.

Голос Джейсона доносился будто очень издалека.

Я подняла глаза на того, кто сидел рядом со мной и задевалменя штанинами джинсов. Для секса Калеб не был желанным, а вот для крови... Явстала на колени между его ногами и полезла вверх по его телу, зарываясьпальцами в джинсы, ощущая под ними его плоть.

Мои руки скользнули под его незаправленную рубашку спуговицами, разрисованную кричащими картинками из комиксов. Очень теплой былаего кожа. Мои пальцы полезли вверх, тронули кольцо в пупке. Здесь яостановилась, трогая края металлического кольца, осторожно подергала, ощущая,как натягивается кожа, пока он не пискнул, протестуя. Я поглядела в его лицо, ито, что он увидел, заставило расшириться его глаза и раскрыться губы в немомудивлении.

Я провела пальцами по его животу, груди, руки мои потерялисьпод просторной рубашкой, и наконец ладони нашли его плечи. Тогда рубашка началаприподниматься, открывая живот. Вид голой кожи пробудил другой голод — поплоти, а не только по крови. Но Белль взревела на том метафизическом поводке,который она ко мне прицепила, и зверь отступил, не успев проснуться. Онахотела, чтобы я хотела того, чего хотелось ей, и в этот момент я поняла, чтохоть у нее и есть подвластные животные, их зверь не живет в ней, она неразделяет их жажду плоти. Мысль была слишком рациональной, и потому поводокослаб. Я смогла мыслить самостоятельно.

— Какая тебе разница, возьму я кровь или плоть, ведь тыже можешь питаться любой энергией? Ты целый день кормилась от Ричарда.

— Наверное, мне надоела плоть.

Передо мной мелькнул образ, будто я прочла ее мысли.

— Ты не смогла заставить Ричарда жрать. Он боролся стобой целый день, дал тебе себя высосать досуха, но ты не заставила его напастьна кого-нибудь.

Ее гнев был как раскаленный металл, вонзающийся в тело. Мневыгнуло спину, из горла вырвался стон. Калеб поймал меня за руки, иначе бы ясвалилась.

Голос Белль замурлыкал у меня в голове:

— Этот loup оказался на удивление силен. Но он — не мойподвластный зверь, и его не тянет к мертвым, а ты, ma petite, такова, да,именно такова. — Ее сила залила меня, но не жаром жажды крови, а холодом,холодом могилы. Как только ее энергия меня коснулась, вспыхнула моя собственнаясила, та часть моей личности, что поднимает мертвых. Она разгоралась во мне,будто холодная энергия Белль оказалась каким-то горючим для моего холодногоогня. — Ты моя, ma petite, моя в таких смыслах, которые этот loup дажепредставить себе не может. Его связь с мертвыми случайна, а твоя предопределенасудьбой с момента твоего рождения.

Ее сила была силой могилы, силой самой смерти, но и моя былатакова же. Она хотела подчеркнуть свои слова, но пробудила во мне некроманта, асама она — всего лишь разновидность мертвеца. С мертвецами я управляться умею.

Я сделала вдох, черпая собственную магию, готовясь метнуть внее. Я это уже делала. Но ее холод вдруг сменился жаром, не успела я ещезакончить вдох. Жажда крови смыла мою магию, утопила в потоке голода.

И ее голос закапал мне на кожу как теплый мед, будто темнаясила ее глаз разливалась по ней.

— Сила могилы подвластна тебе, но не сила желания.Желание, во всех его формах, подвластно мне.

Если бы я могла вдохнуть, я бы завопила, но воздуха не было,и зрение исчезло на миг полного головокружения. Я тонула в звуках, в крови,бьющейся в моем теле, сердце влажно колотилось, пульс как второе сердце бился вразных местах. Я слышала, я ощущала.

Я ощущала грудь Калеба у себя под пальцами, ощущалашероховатость волос на краях его сосков и, наконец, сами соски, набухшие изатвердевшие под моими пальцами. Металлические гантельки, пронзавшие их,отвлекали меня. Я хотела закрутить соски между пальцами, а металл не давалэтого сделать. Как зубочистка, воткнутая в сандвич, они торчали на дороге. Былмомент, когда Белль готова была их вырвать, и эта мысль была настолько не моей,что я смогла отползти обратно в собственное сознание, хоть немного.

Когда у меня в глазах прояснилось, Калеб смотрел передсобой, не видя, полуоткрыв губы. Это было так, будто сама Белль его коснулась,а ее прикосновение распространяет похоть, вожделение всякого рода.

Я вернулась в собственную голову и в собственную кожу, ножелание Белль осталось во мне, и я не могла его вытолкнуть. Она была права:жажда крови — это не смерть.

Я рванула руки из-под рубашки Калеба. Пуговицы отлетели,обнажился торс. Когда я каналировала жажду крови Жан-Клода, она почти всегдабыла направлена к шее, запястью, сгибу руки, иногда внутренности паха, к самымнормальным большим артериям и венам, но Белль не смотрела ни высоко, ни низко.Она глазела на грудь Калеба, будто это был первоклассный бифштекс, зажаренныйкак раз как надо.

Моя собственная логика попыталась спорить. Есть другиеместа, где больше крови и ближе к поверхности. Само удивление от того, чтоБелль не обратилась к более обычным местам, помогло мне ее оттолкнуть.