— Я записал все, как этот полисмен сказал. Ничего недобавил.

— Верю. Зебровски считает себя остроумным. — Япоглядела в карие глаза Калеба. — Калеб, зачем ты здесь?

— Мика позвонил мне на сотовый и сказал, чтобы ясегодня был рядом с тобой.

Явно он не был особенно доволен таким приказом.

— Он не сказал, почему ты должен быть со мной?

— Нет, — нахмурился Калеб.

— И ты все бросил, что на сегодня наметил, и прибежалсюда со мной нянчиться просто по доброте сердечной.

Он попытался сохранить хмурое лицо, но постепенно расплылсяв улыбке под стать озорным огонькам в глазах. Неприятной улыбке, будто он думалчто-то про себя, и эти мысли ему очень, очень нравились.

— Мерль мне сказал, что сделает мне плохо, если я невыполню, что Мика велел.

Мерль был главным телохранителем Мики — шесть футов сплошныхмышц и повадка такая, что ангел ада дважды подумает перед тем, как с нимсвязываться. Калеб — пять футов шесть дюймов и дохляк, никакого отношения кмышцам не имеющий.

Я не могла не улыбнуться:

— Мерль тебе и раньше угрожал, и ты не слишком егобоялся.

— Это было, когда Химера был жив. Меня он любил больше,чем Мерля или Мику. Я знал, что он меня не даст в обиду, что там Мерль ниговори.

Химера — это был их прежний вожак парда. В некотором смыслеон был «крестным отцом» групп оборотней. Но сейчас он был мертв, и его группымы поделили между нашими. Для большинства из них это было облегчение, потомучто Химера был сексуальный садист, серийный убийца и вообще плохой человек вовсем. Но некоторые, те, что помогали ему вершить его кровавые фантазии, по немускучали. Поскольку я вряд ли видела кого-нибудь страшнее Химеры — а видела ямногое, в том числе претендентов на звание бога и тысячелетних вампиров, —я не верила тем, что тосковал по добрым старым дням. Один из них был Калеб.

— Отлично и прекрасно. Рада, что ты начал выполнять приказыкак хороший солдат. Скажи Мике, когда он вернется, что я буду в «Циркепроклятых».

— Я поеду с тобой.

Он уже встал, говоря эти слова. Ботинок на нем не было, ноКалеб есть Калеб — были кольца на пальцах ног.

Я покачала головой:

— Нет, ты останешься здесь и будешь приниматьтелефонограммы для Мики.

— Мерль выразился очень ясно. Мне положено сегоднянаходиться рядом с тобой — целый день.

Я нахмурилась. Мне начинала закрадываться страшная мысль.

— Ты уверен, что ни Мика, ни Мерль тебе не сказали,зачем ты должен сегодня ко мне приклеиться?

Он покачал головой, но вид у него был встревоженный. Явпервые подумала, действительно ли Мерль ограничился «разговором».

— Что тебе обещал Мерль сделать, если ты не будешьходить за мной как тень?

— Он сказал, что все мои пирсинги вырежет ножом, аособенно самые последние.

В голосе его не было даже намека на поддразнивание. Былатолько безнадежность.

— Последние? Это в сосках? — спросила я.

— Нет. — Он покачал головой.

И руки его опустились к верху штанов с расстегнутойпуговицей. Он тут же расстегнул вторую.

Я подняла руку:

— Стоп, не надо. Все поняла. Ты проколол себе... там.

— Я подумал, почему нет? Ведь за пару дней заживет, ане за недели или месяцы, как у людей.

Я хотела спросить: «Больно было»? Но так как серебро жжетликантропам кожу, то пирсоваться может только мазохист. Я одного леопарда спирсингом спросила: почему не золото? Ответ: тело зарастает на золоте,погружает его в себя. А на серебре — нет.

— Спасибо за усердие, Калеб.

Мелькнула тень его обычной улыбки, но глаза его так иостались тревожными, испуганными.

— Я просто стараюсь делать то, что мне сказали.

Я вздохнула. Прежде всего я не ожидала, что будусочувствовать Калебу. Черт меня побери, меньше всего мне сейчас был нужен ещеодин объект опеки. У меня с заботой о самой себе полно проблем.

— Ладно, только мы с Натэниелом везем сейчас Джейсонаобратно в «Цирк» ко времени пробуждения Жан-Клода.

— Я с вами.

Я только глянула на него.

Тревога переросла в откровенный страх.

— Анита, прошу тебя, я знаю, что я всегда был занозой взаднице, но я буду хороший. Я ничего плохого не буду делать.

Неужто Мика послал Калеба на случай, если ardeur пробудитсяраньше? Я Калеба активно не любила; неужто Мика думал, что я его будуиспользовать таким образом? Конечно, когда я впервые увидела Мику, я тут жестала от него кормиться. И это как раз был самый первый раз, когда проснулсяardeur, и я его еще никак не контролировала.

Сейчас я это умела лучше, но мое поведение с Джейсономпоказывало, что ненамного.

Ладно, насчет выбора нянек я Мике потом предъявлю претензии,а он мне, наверное, возразит: если не Калеб, то кто? На это у меня не былохорошего ответа. Черт побери, даже плохого ответа у меня не было.

Когда понаехало еще волков из стаи Ричарда и начались вопли,я уехала. У него с полдюжины сиделок, и во мне он не нуждается. Черт побери, ондаже меня не хочет.

Я уже не знала, что делать с Ричардом. Я могла бы помочьстае в целом, но помогать Ричарду — похоже, за пределами моих сил. Ему нужноисцеление, а я не знала, как его лечить. Если нужно кого-то убить, илизапугать, или даже набить морду как следует — это пожалуйста, это ко мне. Мнеприходилось защищаться, и убийство я признавала как средство ради доброго дела,но самоубийство — это не по моей части. Ричард довел себя до полногоохлаждения, энергию из него высосали, и он не позвал на помощь. Это и естьсамоубийство, пусть и пассивное, но все равно намеренное.

Вел машину Джейсон. Он напомнил, что у меня весь деньстранные психические реакции, и нехорошо будет, если со мной случится обморокпрямо за рулем. Я ему ответила, что устранила причину обмороков, развесив в«Цирке» кресты. Он возразил, что не на сто процентов известно, была ли этапричина единственной. Не лучше ли проявить осторожность?

С этим я спорить не могла. Моя гордость не стоит разбитогоджипа с тремя пассажирами. Если бы на кону стояла только моя шкура, я бы ещерискнула. Но о безопасности других людей я тревожусь больше, чем о своей.

Тот факт, что все трое — ликантропы и наверняка переживуткатастрофу лучше меня, дела не менял. Если выбросить мохнатого через ветровоестекло, разве у него не пойдет кровь?

Мы были на хайвее-21 и сворачивали на 270-й, когда я учуялазапах роз.