Я включила воду на полную мощность, чтобы струи колотилименя по шее, по голове, по плечам. Меня не грызла совесть за секс с Джейсоном,и это, наверное, было нехорошо, но не чувствовала я себя грешницей. Может быть,потому, что для него это был просто новый способ проявить обо мне заботу. А вотразговор после никак не давал мне покоя. Горькая эмоциональная правда грызламеня сильнее, чем секс с человеком, которого я не люблю. Наверное, этопоказатель, насколько далеко свалилась я в колодец морального разложения.

Я стояла в горячей воде, и пар плавал на фоне стеклянныхдверей кабинки, и я была счастлива, что мое сердце не принадлежит никому. Оно,черт меня побери, мое, и я его так и собираюсь сохранить одним куском. Ричардчто-то во мне сломал, какой-то последний кусочек, который все еще пыталсяпридерживаться романтического взгляда на любовь. Он ушел, бросил меня, потомучто для него я недостаточно человек. Мой жених в колледже бросил меня, потомучто я не была достаточно белой для его матери. Моя мачеха Джудит никогда недавала мне забыть, что я маленькая и смуглая, а она и ее дети от моего отцавысокие, белокурые и голубоглазые. Сколько живу, столько мне люди тычут в носто, что я не могу переменить. Так шли бы они все на что-нибудь.

Я сидела на дне кабины, хотя и не собиралась. Я несобиралась сжиматься в комочек, прятаться. И почему я всегда гоняюсь за любовьюлюдей, которым мало того, что я собой представляю? Есть многие другие, которыехотят меня такой, как я есть, — низенькую, смуглую, кровавую, набитуюметафизической дрянью. Люди, которые любят меня такой, какая я есть.

К сожалению, я в это число не вхожу.

В дверь постучали, и я поняла, что стучат уже довольнодавно. Я всегда запираю дверь в ванной — по привычке.

Прикрутив воду, чтобы было слышно, я спросила:

— Кто там?

— Анита, это Джемиль, мне нужно войти.

— Зачем?

В одном этом слове была целая вселенная подозрений. Если быпричина была не такой, которая вызовет у меня отрицание, он бы ее сразу назвал.

Я услыхала, как он вздохнул за дверью.

— С Ричардом плохо. Нужна большая ванна.

— Нет, — сказала я, отключила воду и потянулась забольшим полотенцем.

— Анита, после того, как стая продала дом Райны, у насне осталось емкости, в которой можно было бы отмокать ему и членам стаи. Я егообнаружил без сознания на полу у него в спальне, и он холоден как лед.

Я обернула мокрые волосы маленьким полотенцем.

— Сюда ты его не принесешь, Джемиль. Должно найтисьдругое место. Жан-Клод тебе позволит воспользоваться ванной у него дома.

— Анита, он ледяной. Если мы его в ближайшее время неотогреем, не знаю, что будет.

Я прислонилась головой к двери.

— Ты хочешь сказать, что он умрет?

— Я хочу сказать, что не знаю. Я никогда не видел ниодного вервольфа в таком плохом состоянии при отсутствии видимой раны. И я незнаю, что с ним.

А я, к несчастью, знала. Белль кормила своих людей не толькоот меня, она и от Ричарда их кормила. Я сегодня об этом уже думала, но мне дажев голову не пришло, что он не позволит своей стае быть с ним рядом, чтобыукрепить себя общей энергией. Я не знала, что он просто даст себе умереть. Ведьдо того, как стало так плохо, он должен был почувствовать, что здесь что-то нетак.

— Он позвал тебя на помощь? — спросила я, все ещеприслонившись к двери.

— Нет, мне нужно было к нему по делам стаи, и я хотелнайти его в школе, но там сказали, что он заболел. Я позвонил ему домой — никтоне ответил. Анита, пожалуйста, впусти нас.

Мать твою так, этак и еще раз так. Я не могла поверить, чтомне придется это сделать. Мужчина, который разбил мое сердце, назвал менямонстром, будет отмокать в моей ванне бог знает сколько времени?

Я отперла дверь и спряталась за ней, чтобы меня не видели. Ичтобы я не видела.

Джемиль протиснулся, держа на руках Ричарда. Не вес емумешал — он бы мог одной рукой поднять все, что было здесь в ванной, — ноРичард был очень широк в плечах, а Джемиль и сам не маленький.

Я попыталась не смотреть на них обоих, только краем глазаувидела косички Джемиля с вплетенными ярко-красными бусинами. Рубашка былакрасной им под цвет, пиджак — синий. Времени увидеть, подходят ли брюки поцвету к пиджаку, у меня не было. Я просто пошла к двери, прижимая к себеполотенце.

— Можешь включить мне воду, Анита? — спросилДжемиль.

— Нет, — ответила я и исчезла.

Я оделась. Не могла вспомнить, успела я намылить волосышампунем или только смочила их, да и все равно мне было. Лицо Ричарда горело уменя в памяти. Закрытые глаза, безупречная квадратная челюсть с ямочкой. Но небыло разлива великолепных волос по плечам. Эти чудесные волосы были каштановыес проблесками золота и меди, и они почти горели на солнце. Он отрезал волосы.Отрезал волосы.

Я помнила их на ощупь, шелковое прикосновение их к моемутелу, как они рассыпались вокруг лица Ричарда, когда он поднимался надо мной.Помню Ричарда, лежащего подо мной, и волосы его облаком на подушке, и глаза егоне видят, а тело вбивается в мое.

Я сидела на кровати и плакала, когда в дверь постучали.Джинсы я уже надела, но сверху на мне был только лифчик.

— Минутку!

Я натянула красную футболку поверх черных джинсов и хотелауже сказать «войдите», как сообразила, что это может быть Ричард. Вряд ли,поскольку он еще несколько минут назад был без сознания, но рисковать я немогу.

— Кто там?

— Натэниел.

— Входи.

Я протерла глаза, прислонилась спиной к двери, глядя на наплечнуюкобуру и гадая, куда я могла засунуть ремень. Его же надо продеть в лямкикобуры. Куда я его, к черту, сунула?

— Звонят из полиции, — сказал Натэниел.

Я только замотала головой:

— Портупею не могу найти.

— Я ее найду, — сказал он.

По его голосу я поняла, что он уже в комнате. Как он прошел,я не слышала. Будто я не все слышу, что-то пропадает.

— Что со мной?

Вообще-то я не хотела произносить это вслух.

— Здесь Ричард, — ответил Натэниел, будто это всеобъясняло.

Я все мотала головой, пытаясь пальцами причесать мокрыеволосы. Они перепутались. Я не мыла их шампунем, тем более ополаскивателем.Высохнут — будет воронье гнездо.

— А, черт!

Он тронул меня за плечо, и я отдернулась.

— Нет. Не надо со мной сейчас ласково. Иначе яразревусь.