Хрипло прозвучал голос Калеба:

— Почему ты остановилась?

— Я не думаю, что ей секса хочется, — прозвучалспокойный голос Натэниела.

Я повернулась на его голос. Если бы мной двигал ardeur,этого было бы достаточно, чтобы я поползла к нему. Но Натэниел был прав: делобыло не в сексе, а в пище, а Натэниел пищей не был. Отсюда следует, что Калеббыл? Не слишком приятная мысль.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Калеб.

Я глядела на его голую грудь, на юное, еще не созревшеелицо. Он явно недоумевал. Я сказала вслух, хотя не обращалась ни к кому изсидящих в машине:

— Он не понимает.

— Очень скоро поймет, — шепнула Белль.

— Кажется, твой выход на поле, — прозвучал голосДжейсона с переднего сиденья.

— Что? — спросил Калеб.

— Тебя пожуют малость, — объяснил Джейсон.

Сочетание моей моральной дилеммы и того, что Белль хотелавзять кровь из необычного места, такого, которое мне казалось бессмысленным,помогло мне выплыть на поверхность. Я опустилась на колени, чуть отделившись оттела Калеба.

— Нет, — сказала я вслух, и никто из ребят мне неответил — будто до них дошло, что я не обращаюсь ни к кому из них.

Голос Белль у меня в голове:

— Я пока что обращалась с тобой нежно, ma petite.

— Я не твоя ma petite, и перестань на фиг меня такназывать.

— Если ты не принимаешь моей доброты, я перестану тебеее предлагать.

— Если это у тебя доброта, то не хотелось бы мневидеть...

Я не закончила фразу, потому что Белль показала мне, чтодействительно была до сих пор добра.

Она не подчинила меня, она врезалась в меня оглушительным,перехватывающим дыхание ударом силы. На миг — или на вечность — я повисла впустоте. Не стало ни джипа, ни Калеба, я ничего не видела, не ощущала, меня небыло. Не было ни света, ни тьмы, ни верха, ни низа. Я испытывала близкуюсмерть, мне случалось терять сознание, отключаться, но в тот момент, когдаБелль меня пронзила, я была ближе всего к ничто за всю свою жизнь.

В это ничто, в эту пустоту упал голос Белль:

— Жан-Клод начал танец, но оставил его неоконченныммежду тобой, собой и волком. Он позволил сантиментам повлиять на его решение. Яне могу не спросить себя, так ли я хорошо его выучила.

Я хотела ответить, но не помнила, где у меня рот или какнадо вдохнуть. Я не могла вспомнить, как отвечают.

— Я это обнаружила у волка, но не смогла исправить,потому что он не мой подвластный зверь. Я не понимаю собак, а волк очень похожна собаку.

Ее голос шептал во мне все ниже и ниже, дрожал в теле, но,чтобы ее голос танцевал в моем теле, мне надо было иметь тело. Я сноваоказалась в нем, будто упав с огромной высоты. Я лежала, тяжело дыша, на полу,глядя на пораженное лицо Калеба и встревоженное лицо Натэниела.

Голос Белль скользил по моему телу как умелая рука. До менявдруг дошло, кто обучил Жан-Клода использовать голос как средство соблазна.

— Но тебя, ma petite, тебя я понимаю.

Я глубоко и прерывисто вдохнула, и больно стало во всейгруди, будто я долго-долго обходилась без дыхания. Голос оказался хриплым:

— О чем ты лопочешь?

— Четвертая метка, ma petite. Без четвертой метки ты непринадлежишь Жан-Клоду по-настоящему. Это как различие между помолвкой ибраком. Одно навсегда, другое — не обязательно.

Я поняла, о чем она говорит, за секунду до того, как увиделадва танцующих медового цвета огня перед собой. Я знала, что это вторая метка,потому что уже до этого трижды ее получала: дважды от Жан-Клода и один раз отвампира, которого я убила. Никогда раньше я не могла от этого защититься. Язнала по опыту, что никакое физическое действие меня не спасет. Это не то, чтоможно ударить или застрелить. А я терпеть не могу ничего такого, что не ударишьи не подстрелишь. Зато у меня есть другие умения, не совсем физические.

Я потянулась по метафизическому шнуру к Жан-Клоду. ГолосБелль парил надо мной, она оттягивала момент, наслаждаясь моим страхом.

— Жан-Клод еще мертв, он тебе не поможет.

Темные огни глаз начали снижаться, будто ангел зла спускалсяпожрать мою душу. Я сделала тогда единственное, что пришло мне в голову, —потянулась по другой стороне нашего метафизического шнура. Туда, где мне ужемного месяцев не было помощи. К Ричарду.

Мне явился образ Ричарда в горячей ванне, на руках уДжемиля. Ричард поднял глаза, будто увидел меня. Он шепнул мое имя, но либо былслишком слаб, чтобы оттолкнуть меня, либо не пытался это сделать. На миг былотак, как я и хотела, но меня тут же дернули назад, и я оказалась в собственнойголове, в собственном теле. На этот раз Ричард не отбросил меня. Темные медовыеогни горели у меня перед лицом, и неясно угадывалось очертание черных длинныхволос, туман лица.

— Что это с нами в машине? — вопил Калеб. — Яничего не вижу, но я чувствую! Что это за хреновина?

Приглушенный голос Натэниела прозвучал как-то громко:

— Белль Морт.

У меня не было времени поднимать глаза, смотреть наспутников, потому что заговорили губы фантома.

— Я не дам тебе получать силу от твоего волка. Я тебепоставила первую метку, и ты даже не знала этого. Я тебе дам вторую метку здесьи сейчас, и сегодня Мюзетт как мой представитель даст тебе третью. Когда мы сЖан-Клодом будем в тебе равны, три на три, тогда ты придешь ко мне, ma petite.Ты поедешь туда, куда я скажу тебе, сделаешь то, о чем я попрошу, лишь чтобыпопробовать моей сладкой крови.

Фантомные губы опустились к моим. Я знала, что, если оназапечатлеет на мне свой призрачный поцелуй, я окажусь в ее власти. И я сделалато, что всегда делаю, — попыталась ударить в это лицо, но его не было. Явскрикнула без слов и испустила метафизический вопль:

— Помогите!

И вдруг я ощутила запах леса, свежевскопанной земли, мокройлиствы под ногами и сладковато-мускусный запах волка.

Белль могла не дать мне потянуться к Ричарду, но не могла недать ему тянуться ко мне.

Сила Ричарда встала надо мной сладковато пахнущим облаком,отталкивая прочь эти горящие глаза, призрачный рот.

Она засмеялась, и смех скользнул по моему телу, заставилзадрожать, задержал дыхание в горле. Это было так хорошо, так прекрасно, хотьмоя голова вопила, что это плохо.

— Вы слышали? Кто-то смеялся? — спросил Калеб.

Джейсон сказал «нет», Натэниел сказал «да».

Белль шептала вдоль моей кожи, и даже дышащая на меня силаРичарда не могла заглушить ее голос.