но сейчас все, кто был в доме, столпились у стены гостиной, с интересом наблюдая за происходящим, тетя Настя даже держала в руках бокал вина, хотя сюда больше подошло бы ведро попкорна. Спорящие же стояли друг напротив друга в одинаковых позах: уперев руки в бока и выставив вперед одну ногу, и громко, перебивая друг друга, кричали. Честное слово, на долю секунду мне послышались в их словах крики двух петухов.

– Что происходит? – громко спросила я, подходя к ним.

Оба как по команде повернулись ко мне и заговорили снова одновременно. Насилу мне удалось разобрать, в чем дело. Оказалось, после тщательного осмотра Виктор Алексеевич пришел к выводу, что сгоревшие балки над камином следует поменять, тетя Аня же настаивала, что в этом нет никакой необходимости, балки пострадали не настолько сильно, чтобы их заменять новыми.

– Дерево уже повреждено, – доказывал Виктор Алексеевич, – оно, может, и протянет еще несколько лет, но точно недолго. И тогда придется заново снимать обои, штукатурку, все то, что мы тут сейчас сделаем, и менять их.

– Ничего подобного! – стояла на своем тетя Аня. – Вы просто хотите содрать с бедной девочки побольше денег. Почувствовали наживу! Знаю я вашего брата! У нее, – пухлый палец тети Ани вперился в тетю Настю, та едва не подавилась вином, глоток которого как раз сделала, – второй муж имел свою строительную фирму! Вам же лишь бы надурить людей!

– Не второй, а третий, – меланхолично заметила тетя Настя. – Но в чем-то ты права, Ася. Впаривать лишнее эти граждане умеют лучше, чем страховые агенты.

Шея Виктора Алексеевича пошла багровыми пятнами, и я поняла, что мы на грани грандиозного шухера. Пришлось вмешаться, твердо заявив, что такие вопросы с прорабом будем решать исключительно мы с Юлькой. Тетя Аня обиделась и, гордо подняв подбородок, удалилась на кухню, заявив, что, когда меня обдерут как липку, к ней я могу не приходить, ни копейки не одолжит. Заявление было странным, если учесть, что я никогда в жизни ни у кого ничего не одалживала.

В общем, конфликт удалось решить, но он отнял у меня последние силы, и после того, как с Виктором Алексеевичем согласовали фронт работ, я вынуждена была уйти в свою комнату немного отдохнуть. Мигрень словно стояла за моим плечом и, стоило чуть-чуть расслабиться, ударила тупой палкой прямо в левый глаз.

Похоже, мне удалось задремать, потому что, когда я снова открыла глаза, в комнату падали золотистые лучи приближающегося заката. Голова болела намного меньше, я уже спокойно могла встать с кровати и если не делать резких движений, то даже ходить по комнате.

В доме было тихо, очевидно, все разошлись. И только на улице слышались какие-то голоса. Выглянув в окно, я неожиданно увидела толпу народа. Пришлось быстренько выпить еще одну таблетку обезболивающего (прости меня, печень, за то количество таблеток, что я сегодня закинула в себя) и спуститься вниз.

В нашем дворе было шумно и многолюдно. Сначала мне показалось, что собралась вся Востровка, но, подойдя ближе, я поняла, что из Востровки всего пара женщин и несколько мужчин, в том числе дед Кастусь с ружьем на плече. Были здесь еще староста из Степаново, участковый, охотник, который осматривал погибшего копателя Егора, а также несколько неизвестных мне мужчин. И почти у всех них в руках были охотничьи ружья. Неужто согласовали наконец облаву на волка? От этой новости мне почему-то стало тревожно, хотя должна была радовать.

– Что случилось? – тихо спросила я у Юльки и Веры, стоявших чуть в стороне. – Почему облаву решили начать так неожиданно?

– Волк снова напал, – шепнула мне Вера. – Еще ночью. На лесника. Не убил, а только тяжело ранил. Что-то, видать, спугнуло его. Лесник пару часов назад смог выйти к людям. Его отправили в больницу, а облаву решили не откладывать.

Я испуганно поежилась, Юлька рядом со мной и вовсе была бледна как смерть. Подойдя ближе к охотникам, я выяснила и другие детали. Оказалось, лесник, хоть и был тяжело ранен, но успел описать волка до того, как его забрали в больницу. Он говорил, что волк этот был другим, не таким, как те, кого он привык видеть. Огромный, мощный, с шерстью серебристого цвета и красными горящими глазами, он словно бы специально поджидал лесника. Несмотря на расхожие заблуждения, дикие звери обычно стараются избегать столкновения с людьми, уходят, если видят их. Нападают только тогда, когда чувствуют угрозу для собственной жизни. Этот же ждал лесника у порога и, когда тот ночью вышел в туалет, напал. Не убил сразу, как и с Егором, играл. Позволял леснику отползти, затем снова сбивал с ног, рвал зубами, но не убивал. В какой-то момент лесник потерял сознание, а когда пришел в себя, уже светало. Почему волк оставил его живым: то ли принял за мертвого, то ли его что-то спугнуло – лесник не знал.

– Это волколак, точно волколак! – голосила какая-то женщина. – Мне бабка моя рассказывала, а той – ее, что так они себя и вели тогда, лет сто назад, когда объявились тут.

– Мы должны убить эту тварь! – вторили ей мужики помоложе.

Лишь те, кто был постарше, хмуро жевали сигареты да из-подо лба поглядывали на возбужденную молодежь. Очевидно, они понимали то же, что и я: если это волколак, то, во-первых, кто-то из своих, а во-вторых, поведение такого волколака указывает на то, что это не проклятый человек, страдающий от наказания, а настоящий колдун. Откуда взяться колдуну в этих местах? Если бы кто-то из местных умел колдовать, наверняка соседи замечали бы что-то, знали. Но даже на Веру, единственную в этих краях знахарку, косо не смотрели. Слишком многим она помогла, слишком многие были ей обязаны. Угрозы после того, как она лично прикармливала волка, были максимумом, что могли сделать ей соседи.

Больше всего в компании собирающихся в лес меня удивил дед Кастусь. Он ведь был не просто самым старшим, он был самым старым. Но в ответ на мой вопрос, почему он тоже отправляется в лес, лишь хитро усмехнулся в усы и зыркнул на меня маленькими глазками из-под кустистых бровей.

– Мой дзед, Эмілька, быў цудоўным паляўнічым. Адным з тых, хто тады, сто дваццаць год назад, забіў Ваўкалака. Не глядзі, што ў мяне вопыту няма. Апавяданьні яго я ўсё жыцьцё слухаў, на вус матаў. Ведаў, што аднойчы спатрэбіцца.

Улучив минутку, я расспросила деда Кастуся подробнее о том, что именно рассказывал ему дед, но многого не узнала. Дед Кастусь говорил только, что волколак тогда много людей убил, облаву на него трижды устраивали, и только после того, как помогла Хранительница, с ним было покончено.

– Как? Как она помогла? – спросила я.

– Хіба ж хто ведае? Гэта вашыя справы, Эмілька. Калі Агата табе нічога не пакінула, то адкуль ж я ведаю? Але будзь побач, можа й ты спатрэбішся, і Вера, і Пятровіч.

Увы, Агата мне ничего не оставила. Не знаю, знала ли она сама, чем тогда помогала ее бабушка (тетя?) охотникам. Но перечисленные имена дали мне понять, что охотники осознают: волк (к заявлению о волколаке все, кто был не из Востровки, отнеслись скептически) будет агрессивен, может кого-то ранить. Я огляделась по сторонам, ища глазами Ивана, он ведь тоже врач, более того, единственный квалифицированный врач среди нас, но его не было. Он ушел домой еще днем и вечером не приходил.

Пока охотники заканчивали приготовления, я заметила, как о чем-то спорят в стороне Вера и Кирилл. Когда подошла к ним, оба затихли, но смотрели друг на друга недовольно. Признаться, я еще ни разу не видела, чтобы они ссорились, а потому не могла не спросить, что произошло.

Кирилл не ответил, только воинственно сложил руки на груди, а Вера тяжело вздохнула:

– Тоже хочет в облаве участвовать. А я не пускаю.

– Мне уже двадцать два, – заявил Кирилл. – Не век же мне за твою юбку держаться!

– Да причем тут