относилась табличка «Не трогать», ему разрешали теребить все, что он захочет. Когда он приезжал на аукцион, его номерная карточка уже была готова. Однако то, насколько хорошо они знали Эпштейна и насколько сильно им хотелось выставить его необыкновенное «Благовещение» – его они тоже хорошо знали, именно они и продали ему алтарную панель пятнадцатого века десять лет назад, – не имело значения: они не могли забрать картину сами по причинам, связанным с юридической ответственностью. И организовывать перевозку сторонними лицами тоже не было времени, если он хотел выставить картину на ближайшем аукционе: каталог закрывался через два дня.

Шлосса попросить было невозможно. И всех троих его детей – они обязательно поднимут тревогу, каждый по-своему. Шарон слишком за него переживала, он не мог рисковать – а вдруг она позвонит Лианне или Майе, когда узнает, что он решил продать «Благовещение», чтобы профинансировать фильм о библейском царе Давиде. В конце концов Эпштейн позвонил в вестибюль дома на Пятой авеню. Когда он позвонил первый раз, Хаарун не работал, дежурил только маленький шри-ланкиец, имя которого Эпштейн забывал через мгновение после того, как ему его напоминали. Если бы трубку снял Джимми, стройный японец со слегка отсутствующим видом, который управлял лифтом, не произнося ни слова и сохраняя сдержанную отстраненность, Эпштейн, возможно, объяснил бы, что ему нужно. Но шри-ланкиец всегда слишком активно проявлял любопытство, чтобы можно было ему доверять. Он перезвонил через несколько часов; на этот раз уже началась смена Хааруна, и он снял трубку после первого же звонка. Хаарун попросил Эпштейна подождать, пока он достанет блокнот и ручку, которые держал в ящике стола в вестибюле.

– Да, сэр, – сказал он, пристроив блокнот на предплечье и зажав телефон между ухом и плечом, и принялся записывать инструкции. Нет-нет, никаких проблем, он может упаковать ее сегодня… да, он будет очень осторожен… почти шестьсот лет… невероятно, да, действительно, сэр… первым делом завтра утром в «Сотбис», угол Семьдесят второй и Йорк… да-да, он понесет ее, как младенца… да-да, сэр, Дева, ха-ха, очень смешно… да, и правда Мадонна!.. конечно, мистер Эпштейн, никаких проблем.

Смена Хааруна закончилась в пять утра; он повесил форму на вешалку в подвальном офисе, взял запасной ключ от квартиры Эпштейна, поднялся на лифте и потрогал пальцами молельный коврик из Исфахана перед дверью, сотканный для того, чтобы на него падали ниц, а не вытирали грязные ноги. Он снял ботинки и поставил их под скамью на медных ножках. Открыв дверь ключом, он вошел и стал искать в темноте выключатель, но, заметив сверкающий вид на город, остановился. Вновь ошеломленный этим зрелищем, он прошел по пустой гостиной, достаточно большой, чтобы вместить дома обоих его братьев в Пенджабе. Он посмотрел на парк. Ястреб сейчас должен спать в своем гнезде. Его новая самка готовилась снести яйца, и скоро Хааруну придется оглядывать небо в поисках стай прожорливых ворон. В прошлом году подлеток упал с дерева прямо напротив здания, и Хаарун побежал на помощь, остановив движение, но после минутного шока птица пришла в себя и улетела. Верный привратник прижал нос к холодному стеклу, но не смог ничего разглядеть во все еще черном небе.

Картину он нашел в главной спальне, как и сказал Эпштейн. Она была меньше, чем он ожидал, но сияние от нее шло такое, что он не сразу решился к ней прикоснуться. Стоя почти вплотную к ней, он чувствовал, будто вторгается во что-то очень личное. И тем не менее он не мог оторвать глаз от юной Марии и ангела. Только через некоторое время он заметил, что в углу, наполовину за краем рамы, стояла третья фигура – мужчина, который тоже наблюдал, сложив длинные пальцы в молитвенном жесте. От тайного присутствия этого мужчины Хааруну стало не по себе. Кто это должен быть? Иосиф? Бесполезный Иосиф, которому обязательно надо было проникнуть в эту сцену? Нет, он совсем не похож на Иосифа; человек с таким лицом, уж конечно, не мог иметь ничего общего с сияющей девушкой, опустившейся на колени перед ангелом.

Небо уже начинало светлеть, когда Хаарун вышел из служебного входа здания с пакетом под мышкой. Приближалась весна, но все еще было достаточно холодно, так что его дыхание в свете фонарей казалось замерзшим облачком. До открытия «Сотбис» оставалось еще три часа, поэтому он зашел в парк, глядя вверх, на голые вершины деревьев. Скамейку, где он любил проводить обеденный перерыв, занял бездомный в грязных ботинках. Он растянулся на всю длину скамейки, укрывшись драным одеялом, по цвету и фактуре напоминавшим глину. Тренируется к собственным похоронам, подумал Хаарун, и сел за две скамьи от него, положив драгоценный сверток на колени. С этого места небесную ширь частично перекрывали ветви огромного дерева, но ему все же видно было достаточно, чтобы продолжать наблюдения. Какое-то время он следил за тем, как мечутся туда-сюда воробьи. Опустив взгляд, он изумленно увидел, что от света уличного фонаря нимб Девы поблескивает даже через обертку. Подумать только, он, сын фермера из провинции Пенджаб, сидит в Нью-Йорке и держит шедевр, нарисованный в Италии в пятнадцатом веке… Его вдруг охватило внезапное желание сломать маленькую картину пополам, и он вздрогнул. Для его братьев подобная вещь не имела никакой цены; он ощутил прилив грусти из-за того, что между ними теперь такое расстояние, и ему его больше не пересечь.

Как будто специально, чтобы его понервировать, ворона слетела по наклонной траектории на землю, прошлась по траве и начала на него каркать. Такие агрессивные и коварные птицы, с таким злобным умом – они, похоже, запомнили, как он забросал одну из них желудями, чтобы защитить птенца ястреба, и теперь гневно каркали, когда натыкались на него. Хаарун взял свой сверток, встал, и, замахав свободной рукой, закричал в ответ вороне: «Уходи откуда пришла!» Птица взмахнула крыльями и улетела; в черных перьях ее крыльев отражалась синева неба. Бездомный зашевелился в своем укрытии. Вскоре из-под грязно-коричневого одеяла высунулась голова со спутанными волосами, потом обветренное лицо.

– Ну ты козел!

– Извини, – пробормотал Хаарун и с мрачным видом сел на скамейку.

Бездомный разглядывал его, сохраняя горизонтальное положение.

– Что высматриваешь? Дроны?

– Да нет.

– Я вчера видел, как один прямо вон у того окна пролетел, – бездомный уверенно указал пальцем на один из верхних этажей здания напротив, – и на две минуты там завис, внутрь заглядывал.

– Да ладно?

– Шпионское задание, – сказал он, опершись на локоть.

В парке начали появляться любители бегать по утрам, и бездомный наблюдал за тем, как они