– Так лыжи?

– Обломись! – захлопнул калитку Барабашкин.

– Ну что? – подбежала к растерянному Витьке Ангелина.

– Не дал.

– Эх ты! Тютя! Не с того начал: надо было его сразу пригласить, он отказался бы, тогда бы и лыжи просил! – накинулась на него она.

– Сама ты тютя! Я для нее, а она!.. Да я мог и сам пойти, без тебя! И вообще – мы классом идем!

– Ну и идите, идите! Скатертью дорожка!

– Эй, ну чего разорались-то?! – высунулось из калитки напротив круглое лицо женщины. – У меня дитё спит!

– Милые бранятся – только тешатся, – ответила ей идущая мимо старушка.

Ангелина, громко хмыкнув, высоко задрав нос, прошла мимо Витьки, даже не попрощавшись.

Барабашкин в третий раз открыл книгу.

– Борь, ты скота глянь, мож там надо че, – заглянула мать. – И обедать приходи.

Барабашкин посмотрел на нее долгим взглядом, отложил книгу, поднялся и молча вышел. Он понял, что читать ему не дадут, – уж слишком дико это было для мамы: сын никогда не увлекался чтением, а тут читает – за уши не оттащишь! Что ж, придется ей привыкать, иначе никак. Иначе никак…

– Зари-и-ина Сергеевна, можно к вам?

– А, Ника! Заходи. Что, как твои дела? – Зарина парила по кабинету, составляя пособия и игрушки на место – занятия у нее закончились.

– Все нормально, получила пять по математике, теперь меня погулять отпустят, – едва усевшись на стул, принялась рассказывать Ника.

– Замечательно!

– А вы знаете, – начала было Ника и запнулась.

– Что? – замерла Зарина.

– Ну, – Ника замялась, краснея, – тут…

– Что? Говори не стесняйся.

– Ваш племянник… я видела… целовался, – почти прошептала Ника.

– Ну целовался, ну и что? – усмехнулась Зарина. – Ника, это нормально. И потом, когда люди любят друг друга, они иногда целуются.

– Он целовался с нашей психологичкой, а потом они поругались! Крича-а-али-и-и на всю улицу!

– Поругались?

– Ага!

– Это не очень хорошо, хотя тоже случается, – нахмурилась Зарина. – И все-таки, – глянула она на Нику, – это их личное дело и совсем не обязательно рассказывать об этом всем.

– Да все уже давно знают! – махнула рукой Ника.

– Знают?

– Ну да, я же не одна все видела, – гордо приосанилась Ника.

– Ясно, – вздохнула Зарина. – Какие еще новости?

– Мы фигуру снежную закончили!

– Уже?

– Ага! Во-о-от такой драконище получился!

– Надо будет посмотреть. А сейчас прямо и посмотрю! – воскликнула Зарина и принялась одеваться. – Все равно мне домой!

– А вы уже ухо-о-одите? – разочаровано всплеснула руками Ника.

– Ну да, – кивнула Зарина. – А у тебя еще уроки?

– Угу. Еще два.

– Ну, удачи, – Зарина, дрожа от нетерпения, схватила сумочку. – Идем?

Ника вышла:

– До свидания, Зарина Сергеевна.

– Да-да, пока, Ника. – Зарина дрожащими руками вставила ключ в замочную скважину – два оборота – готово! Теперь она свободна! Скорее на свежий воздух! Тяжелые двери школы захлопнулись с оглушительным грохотом. Зарина остановилась на крыльце, чувствуя, как горят щеки. Что такое?

Она спустилась по ступенькам. Справа от крыльца лежал на брюхе, будто отдыхая после долгого перелета, снежный дракон. Причудливые узоры пестрели на его теле, длинные усы вились справа и слева, когтистые лапы впились в снег.

Что такое? Почему ей так невыносимо грустно? Почему ком стоит в горле и хочется плакать? Почему?

– Зарина! – кто-то обнял ее за плечи. – Ты лучше пойди посмотри на нашу работу!

Она оглянулась: Кира улыбался белыми зубами, глаза его горели задорным огоньком и был он весь в снегу, весь, с головы до ног!

– Идем! – Он взял ее за руку и повел за собой.

Ноги глубоко проваливались в снег, щеки горели, душили слезы, но она шла за ним, улыбаясь в ответ на его детскую радость.

Они остановились перед высокой фигурой Деда Мороза, рядом суетились ученики, пытаясь придать второй снежной горе форму Снегурочки.

– Еще елка будет, – с гордостью оглядывая свое творение, кивнул Кира.

– Грандиозно задумано, – улыбнулась Зарина. – Вы молодцы.

– Спасибо! Жаль, что еще много работы, так бы вместе домой пошли, – искренне посетовал Кира.

– Да будет тебе! – посмотрела куда-то в сторону она. – Мало мы вместе бываем? Ты работай, работай! Попробуйте только первое место не занять! – Она уже стояла на дорожке аллеи. – До вечера! – махнула рукой и быстро зашагала прочь.

Кира проводил ее долгим взглядом, пожал плечами и вернулся к работе.

Теперь он ее не видел, и Зарина могла не улыбаться, тут же, будто дождавшись команды, слезинки одна за другой устремились к подбородку. Зарина смахнула их, не позволив упасть. Да и что за блажь – плакать! Из-за чего? Из-за того, что он целовался с Алей? Или потому, что они поругались? Но он не выглядит как парень, который поссорился с девушкой! Да они вообще не парень с девушкой! А поцелуй? Сама же говорила: когда люди любят…

Она остановилась. Воздух, влажный воздух, сбросив пелену, обнажил ее взору тонкие, четкие ветви деревьев в парке, резкие мазки стволов. Все стало невыносимо ясным – ни одна черточка на березовой коре, ни одна сжавшаяся почка на ветке не ускользнула от пытливого взгляда Зарины, все было будто под увеличительным стеклом. Что-то неприятно зашевелилось в тайнике. Фигурка бегущей девчонки напомнила Нику, ту маленькую Нику. А там позади нее идет… нет! Не может быть! Зарина шагнула им навстречу, затаив дыхание, зная заранее, что это лишь призраки прошлого, но все же…

Верно. Все верно. Девочка оказалась не Никой, а парень не был ее братом.

Зарина прижалась щекой к стволу березы, глядя на молочно-белое небо, лежащее на щетине смешанного леса. Вершина березы мерно покачивалась, будто мать, баюкала Зарину. Постепенно воздух стал мягче, дыхание спокойнее и свободнее. Все отошло на второй план – остались только береза и Зарина, даже нет – осталась только береза, а Зарина стала ее частью, растворилась в ней и во всем, что ее окружало. Зарины уже не было нигде, и она была всюду – легкая, невесомая. Она стала частью мира, и все-все отошло на второй план, кроме него, огромного, всепоглощающего и все принимающего.

– Зарина, – кто-то коснулся ее плеча.

– М… – Она едва могла разомкнуть губы, да и глаза, что-то мешало их открыть, видимо, слезы застыли на ресницах.