– Я… это…

– Кого ты там прячешь? – строго поинтересовалась Аля.

– Да… тут… это… – мялся Барабашкин, не желая раскрывать тайну.

– Ну хватит! А ну отойди! – распорядилась Аля.

Барабашкин отошел.

– Ну, кто там, выходи! – скомандовала Аля. – Липа?

– Здравствуйте, – процедила сквозь зубы Липа.

– Барабашкин, ты же обещал! – впилась в него взглядом Аля. – Опять Липу достаешь?

Барабашкин молчал, медленно покрываясь краской до кончиков ушей.

– Может, просветишь наконец, в чем причина?

– Альбина Васильевна, можно я пойду? – вмешалась Липа.

– Э-э-э, – задумалась Аля, глядя на пакет с надписью «Спасибо за покупку!».

– Можно и мне идти? А то у нас английский, – пробасил Барабашкин.

– Так, – решилась Аля, – Липа, иди на урок. А ты, – посмотрела она на Барабашкина, – пойдешь со мной!

– Ну, Альбина Васильевна… Ну я же ее не трогал…

– До сегодняшнего дня, – кивнула Аля.

– Ну, я это… поговорить хотел.

– О чем?

Барабашкин упорно искал ответ у себя под ногами, приподнимая то одну, то другую.

– Во-о-от, молчишь.

– Послушайте, Альбина Васильевна, – вдруг твердо произнес он, – я обещаю вам, что больше никогда не подойду к ней, только не спрашивайте у меня ничего. Это я так, сорвался, больше не повторится.

– Ты уверен, что больше не сорвешься?

– Да.

– И я могу тебе верить?

– Можете.

Твердость в голосе и ясность выражений Барабашкина подкупали, не менее силен в убеждении был и его взгляд. Аля глядела на парня и не верила своим глазам, как быстро из хлюпкого мальчика Барабашкин превратился в трезво рассуждающего мужчину, в мужчину, которому можно доверять. А почему бы нет, ведь после педсовета прошло уже много времени и он действительно не трогал Липу. Что сегодня на него нашло?

– Послушай, а может у тебя к ней чувства? – шепотом поинтересовалась Аля.

– Что?

– Ну, любовь, а?

– Альбина Васильевна! – взревел Барабашкин, краснея как помидор и гневно сверкая глазами.

– Все-все, – успокаивающе похлопала она его по плечу, – молчу, больше никаких вопросов. Только выбери более гуманный способ ухаживания…

Барабашкин зарычал и бросился вверх по лестнице.

– Ну-ну, от нее никто не застрахован, дружочек мой, – захихикала, глядя на его сверкающие пятки, Аля.

Барабашкин и сам не мог понять, что творится у него в душе. Раньше все было просто – он ненавидел ее, а теперь вмешались еще какие-то чувства, совершенно выбившие парня из равновесия. Никто не знал, чего ему стоило не обращать внимания на Липу, он держался из последних сил, пытаясь подавить тягу к ней. Все чаще ему не давала покоя мысль, что Липа его ни во что не ставит – она задевала его своим молчанием и пустым невидящим взглядом. Ему так хотелось попасть в поле ее зрения, как-то напомнить о себе, услышать ее голос, обращенный к нему, пусть с гневными словами, но к нему. И вот сегодня он не выдержал, решил показать ей, что еще существует, решил выбить из нее хоть два слова, но снова наткнулся на пустой взгляд и крепко сжатые губы. Однако единственное, чего не могла лишить его Липа, был запах, запах ее волос. Барабашкин снова почувствовал его, как в тот вечер. Сладкий тонкий аромат – все, что досталось ему.

– Ребята, все сдали бланки? – размахивая листочками над головой, спросил Кира.

– Все! – как один гаркнули ученики, готовые сорваться с места.

– Стоп! – предупредил их намерения Кира. – Объявление! Помните, мы говорили о снежных скульптурах? Каждый класс…

– Готовит скульптуру из снега, – перебила его расторопная девчонка, кивая в такт каждому своему слову.

– Да. Я давал вам задание…

– Подумать, какую скульптуру будем делать мы, – снова вставила девчонка, весьма довольная собой и своей памятью.

– Да, – опять согласился Кира. – И что? – спросил после непродолжительной паузы он.

– Я… – солидно откашлявшись, поднялся парень-кукла. – Вот, посмотрите, нарисовал, – и протянул альбомный лист Кире.

– О, как все серьезно, – удивился тот, разглядывая рисунок. – Елка, Дед Мороз и Снегурочка. Отлично. У кого еще идеи?

– Ну, нет! – отмахнулся взъерошенный парень с мутно-зелеными глазами. – Кто с Ванькой-то соревноваться будет – он у нас главный художник!

– Точняк, – подхватила Надя, – сделаем то, что он придумал!

– Вот и делайте, – отмахнулся взъерошенный.

– Ага! – поддержал кто-то.

– Стоп! Что значит «вот и делайте»? – возмутился Кира. – Это же проект класса! Значит – все должны принимать в этом участие!

– Кхм, – снова откашлялся парень-кукла, – извините, но мы ничего никому не должны. У нас все всё делают по желанию.

– А? Это с каких пор, интересно? – приподнял правую бровь Кира.

– С недавних, – важно откинул голову назад парень-кукла, глядя на Киру сквозь полуприкрытые веки.

– А как же коллектив? Командный дух? В конце концов, чтобы занять какое-нибудь место в конкурсе, надо работать сплоченно, не так ли?

– Возможно, но кому захочется махать лопатой?

– А как же радость творческого процесса?

– Не думаю, что он состоит в том, чтобы перелопатить горы снега.

– А зря. С этого и начинается созидание. Я думал ты, как художник знаешь это. Ведь, прежде чем создать шедевр, надо подготовить холст и инструменты к работе, не так ли?

– Так, – сдался, немного замявшись, парень-кукла.

– Считай, что натаскать снег, для снежных скульптур то же самое. Ну, так когда приступим?

Тишина.

– Как насчет завтра после уроков?

– А у кого танцы и пение? – поинтересовалась расторопная девчонка.

– Танцуйте и пойте на здоровье! Мы за один день все не сделаем. С завтрашнего дня будем встречаться после уроков каждый день.

– У-у-у!

– Что «у»? Вы хотите закончить быстрее?

– Ну да…

– Ну вот и договорились. Завтра после уроков жду вас с лопатами!

– Можно идти? – заерзали на стульях ученики.

– Свободны, – разрешил Кира, и класс опустел в мгновение ока.

Кира глубоко вздохнул и подошел к окну. Со второго этажа была хорошо видна школьная аллея: широкая асфальтовая дорожка, засаженная по бокам кустами акации, которые скрывались теперь под снежными шапками. Черные фигурки детей двигались по аллее к калитке, которая являлась порталом в другой мир. Мир, в котором не надо ждать звонка, не надо сидеть за партой, не надо слушать учителей. Мир, в котором совсем другие правила и границы, где каждый наивно полагает, что он свободен.