– Где ее телефон? – спрашиваю я.

Она роется в сумке с вещами дочери и наконец достает ярко-розовый мобильник.

Я ввожу пароль – я сотни раз видела, как это делает Пайпер, – и открываю сообщения. Как я и думала, в ночь, когда Пайпер устроила себе передозировку, с неизвестного номера пришло четыре новых сообщения.

Я показываю сообщения матери Пайпер. Ахнув, она закрывает рот ладонью и смотрит все предыдущие.

– Кто это сделал?

Я переписываю незнакомый номер в свой телефон. Мать Пайпер читает сообщения и почти не обращает внимания, когда я прошу ее включить для Пайпер «Огненную смесь».

– Передайте ей, что я все исправлю. Я собираюсь исправить все.

Асад смотрит на меня, как на сумасшедшую.

– Ни за что. Только камикадзе решится сводить счеты с Кензи, – говорит он, подготавливая наших червей – мы собираемся выпустить их в лес.

Я зарисовываю Рам-Там-Таггера в лабораторный журнал и делаю приписку о том, что у него сломана одна нога и теперь он ковыляет, волоча ее за собой. Вид того, как он пытается взобраться на стенки своего обиталища, настолько трогателен и героичен, что я едва могу смотреть.

– Что еще я могу сделать? Я должна все исправить, и мне нужна твоя помощь.

Асад качает головой.

– Один мудрый друг как-то сказал мне, что в космосе старшей школы мы можем рассчитывать лишь на притяжение обидчиков.

– А одна мудрая зеленокожая ведьма однажды сказала, что мы должны пытаться преодолеть притяжение.

– Используешь бродвейские мюзиклы для подкрепления своих аргументов? – с улыбкой спрашивает Асад.

– Научилась этому кое у кого.

– Ты помнишь, что жизнь, к сожалению, не похожа на мюзикл? Мы не сможем все время сражаться за Пайпер.

Я сую палец в блюдце, помогая Рам-Там-Таггеру взобраться на губку.

– Но в этой битве мы еще можем сразиться за нее.

Мы идем за мистером Бернардом через футбольное поле к небольшой роще, отделяющей школу от соседних домов. На краю поля он поворачивается к нам и торжественно вскидывает руки.

– Давайте попрощаемся с нашими друзьями, которые устроили для нас это познавательное путешествие. Мы наблюдали за тем, как они создавали сообщество. Мы наблюдали их трансформацию. А теперь мы прощаемся с ними.

Искренне помолившись, он заканчивает прощание строками из стихотворения Майи Энджелоу о том, что никто не идет по жизни в одиночестве. Все это очень драматично, а мистер Бернард еще и мрачно кивает, будто мы собираемся отправить наших дедов и бабушек на льдине в море, а не выпустить насекомых на поле, которое старшеклассники иногда используют как туалет во время физкультуры.

Мы с Асадом вместе опускаем блюдце до уровня травы. Мистофелис и Макавити тут же дают деру, а Рам-Там-Таггер мешкает, и Асад стряхивает его в траву.

Асад обнимает меня за плечи, и мы наблюдаем, как жуки зарываются в землю.

– Как по-твоему, удастся им выжить в этом огромном и злом мире? – притворяясь, что вот-вот заплачет, спрашивает Асад.

– Да, пока они помогают друг другу. Пока у них есть, на кого положиться. И неважно, насколько велики их шансы.

Закатив глаза, Асад хватается за грудь.

– Ты разбиваешь мне сердце.

Я бросаю на него недовольный взгляд, и он поднимает руки.

– Сдаюсь, ты победила. Каков твой план?

* * *

План у меня простой: если симка с этим неизвестным номером иногда стоит в телефоне Кензи, то нам нужно всего лишь набрать его, когда мы окажемся недалеко от нее. Тогда она не сможет ничего отрицать.

Первый раз мы звоним во время занятий в театральном кружке. Асад делает вид, что поправляет декорации, а сам заходит Кензи за спину. Ее телефон лежит в переднем сетчатом кармане сумки. Я набираю номер, идет сигнал, но телефон Кензи молчит.

На следующий день я пробую позвонить в коридоре.

Ничего.

Во время третьей попытки Асад стоит рядом с Кензи в столовой.

Ничего.

– Видимо, она выключает звук, пока в школе, – предполагает Асад. – А может, это и не Кензи вовсе.

– Это она, я знаю.

Один раз мы звоним, когда Кензи стоит с телефоном в руке в ожидании родителей. Но, как всегда, несколько гудков и щелчок окончания вызова.

После каждой неудачи я чувствую себя так, словно подвожу Пайпер. Ее уже выписали из больницы, но она все еще не хочет меня видеть. Каждый день после уроков я еду к ней, и каждый день ее мама говорит, что Пайпер никого не хочет видеть.

– Дай ей время, – просит она.

Однажды мне удается сунуть ногу между дверью и проемом прежде, чем мать Пайпер успевает закрыть дверь.

– Ты не отделаешься от меня, Пайпер! Я все исправлю! – кричу я, просунув голову в щель.

Дома я захожу на страничку Пайпер, надеясь, что она подаст хоть какие-то признаки жизни. Но обнаруживаю лишь сообщения от одноклассников, подобные тем, что украшают ее шкафчик.

Я захожу в собственный профиль. Мой последний пост – фотография меня и Сары. Я смотрю фото на телефоне: мы с Пайпер в магазине париков, ее щека рядом с моими ярко-розовыми волосами.

Быстро, чтобы не передумать, я загружаю фотографию на свою страничку с тегами #СестрыПоШрамамНавесегда и #ПродолжаемПолет.

Хочется написать что-нибудь еще. Остроумное, личное и идеальное. Правильное. Но ничего не придумывается.

Я нажимаю кнопку «Отправить».

Миг спустя фотография появляется на странице, а идеальная иллюзия Авы-до-Пожара исчезает.

Я отмечаю Пайпер на фото и закрываю страничку, не дожидаясь комментариев.

Без Пайпер жизнь течет по псевдонормальному руслу. Домашние задания. Репетиции в театре. Безуспешные попытки подловить Кензи. Кора записала меня на сдачу вступительных тестов, и толстенная книга «Руководство по выживанию для поступающих в университет» сменила ежеквартальный журнал «Выжившие при пожаре» на ее ночном столике. Она даже периодически намекает на посещение университетского городка – а то и двух – этим летом.

«Перекресток» охватывает лихорадка конца учебного года. Коридоры завешены листовками, рекламирующими «самый лучший вечер в твоей жизни», а стайки девушек подписывают ежегодники. Никто не замечает, что со шкафчика Пайпер исчезли все картинки и открытки. На перемене я вижу, как кто-то топчет ее фотографию, даже не замечая этого. Точно так же они не замечают и пустоту размером с Пайпер рядом со мной.